Я поделился своими соображениями с Луи, и тот вполне одобрил мой план.
Дело было улажено быстро. Пришлось, правда, вторично прогуляться до пристани, но зато мы легли спать спокойно, вполне уверенные в том, что выйдем в назначенное время.
Мы не ошиблись: «Бекай» отошел от пристани ровно в двенадцать часов, как обещал капитан, что повергло в изумление весь город.
Вскоре мы добрались до Уилинга. Там мы пересели на тряский дилижанс и переправились через горы в Кемберленд, а оттуда по железной дороге доехали до Балтиморы. Не задерживаясь и на час, мы отправились дальше, через Филадельфию в Нью-Йорк. Мы никого не расспрашивали по дороге и нигде не останавливались — только пересаживались с одного поезда на другой. Мы горели одним лишь желанием: попасть в Нью-Йорк в субботу, к полудню.
Из Филадельфии мы выехали в субботу утром на курьерском поезде, время прихода которого было по расписанию согласовано со временем отплытия парохода в Европу. Какое счастье! Значит, мы поспеем вовремя!
Но судьба была против нас. Около Тредонта произошла какая-то поломка в паровозе, и мы задержались на полчаса. Зато потом машинист стал усиленно нагонять потерянное время.
Пассажиры то и дело вынимали часы и с тревогой следили за стрелкой. Многие из них собирались в Европу и имели билеты на отходящий пароход. Но ручаюсь за то, что ни один из них не испытывал тех мук, которые переживал Луи де Отрош. Да и я был так расстроен, что не решался даже говорить.
Наконец волнение достигло своего апогея: показался город Нью-Джерси. Вон там, у пристани, стоит трансатлантический пароход.
Нет, он не стоит, он отчаливает! Он отходит от пристани! Что это за дымок! Ах, это сигнал, выстрел из орудия! Конец! Пароход отплыл…
Догнать его — об этом нечего было и думать, даже на самом быстроходном судне. Почему же он не задержался немного? Да потому, что пароходы линии Кенар не ждут никого — ни монарха, ни президента республики. Они подчиняются своим законам, и эти законы тверды, неумолимы, неизменны. Да, все конечно!
Отчаяние моего друга не имело пределов: с ним чуть не сделался припадок. К счастью, и другие пассажиры, не стесняясь, высказывали свою досаду, и это отвлекло от нас всеобщее внимание.
Мы стояли молча, в мрачном унынии на опустевшей пристани и глядели вслед судну, уменьшавшемуся с каждой минутой. Тщетно было бы пытаться описать чувства моего спутника. Я сам был вне себя от отчаяния и буквально не понимал, что со мной делается.
Наконец мы отвернулись от моря и пошли обратно. Нужно было поискать гостиницу. Но не успели мы пройти и пяти шагов, как чье-то восклицание, сопровождаемое гулом голосов, заставило нас оглянуться.
На конце пристани толпилась небольшая группа матросов. По-видимому, это все были служащие компании Кенар, присутствовавшие при отплытии парохода.
Выполнив свои обязанности, они теперь стояли и следили за тем, как судно шло через бухту. Один из них смотрел в подзорную трубу. Мы остановились послушать, о чем они толкуют.
— Ну да! — объявил тот, который держал подзорную трубу. — Я же вам говорю, что у них что-то случилось.
— Дай-ка мне трубу! — попросил другой матрос.
— Да, Билл, дай ее Бресу, у него самые зоркие глаза.
Билл передал трубку своему товарищу. Брее долго и внимательно смотрел в нее. Я слышал, как стучало сердце моего спутника. Да и мое билось так, словно хотело выскочить из груди. С каким нетерпением мы ждали, что скажет Брее! Наконец он проронил несколько слов, но эти слова были для нас дороже золота.
— Ты прав, Билл, что-то случилось. Ага, вижу, в чем дело! Сломалась одна из лопастей колеса. Да, Да, так и есть!
— Они должны вернуться, — вставил третий матрос.
— Придется, — подтвердил Брее. — Они уже поворачивают и идут обратно, только не очень быстро, мешает поломка. Готовьте швартовы, ребята, получим еще по стакану грога!
Трудно описать, что переживали мы с Луи в это время. Как передать этот внезапный переход от полного отчаяния к безграничной радости? В особенности когда мы собственными глазами убедились, что пароход на самом деле возвращается назад и медленно подходит к пристани, от которой он так недавно отчалил.
