— Может быть, вы и правы. Я должен был подумать об этом, тем более что сегодня дедушка будет совершенно один.
— Почему?
— Вся прислуга отпросилась в деревню на свадьбу одного из лакеев.
Доротея задрожала.
— И Эстрейхер знает об этом?
— Очень может быть. Я рассказывал графине об этой свадьбе, и, кажется, в его присутствии.
— Когда он скрылся?
— Третьего дня.
— Значит, уже двое суток…
И не договорила… Бросилась к фургону и тотчас выскочила с ручным саком и пальто.
— Я еду с вами. Пускайте же мотор.
Кантэн подбежал к подножке.
— Береги фургон и детей, — приказала ему Доротея, — немедленно запрягай. Не останавливайся нигде, даже ради представлений. Вот тебе карта. Красным карандашом отмечен маршрут: видишь, вот Клиссон и Мануар-О-Бютт. Никуда не сворачивай и будь на месте через пять дней.
Затрепетал заведенный мотор. Рауль вскочил и быстро сел за руль. Вдруг из фургона выбежал капитан и бросился к Доротее, со слезами протягивая к ней ручонки. Доротея подхватила его и посадила сзади, на чемоданы.
— Сиди смирно. До свиданья, Кантэн, Кастор и Поллукс, не драться.
Зашелестели шины…
На все это ушло не более минуты.
Рауль был очень рад ехать со своей очаровательной кузиной. Дорогой она попросила его рассказать подробно обо всем, что случилось после ее отъезда.
— Главное, что спасло Эстрейхера, — рассказывал Рауль, — это рана, которую он натер себе, когда бился головой о железный край кровати. Он потерял очень много крови и сильно ослабел. Потом открылась лихорадка, жар. Рана гноилась. Граф, как вы сами заметили, очень щепетилен ко всему, что касается фамильной чести. Узнав, что Эстрейхер болен, он очень обрадовался и сказал с облегчением: «Это даст нам время поразмышлять. Разразится скандал. Попадет в газеты. Не лучше ли для чести семьи избежать огласки?» Я спорил, возмущался и говорил, что надо моментально телефонировать в полицию. Но в конце концов я не мог распоряжаться в чужом доме, а граф все откладывал и колебался. К тому же Эстрейхер был так слаб, что торопиться было некуда. Неудобно, знаете, отправлять больного в тюрьму.
— А что говорил Эстрейхер? — спросила Доротея.
— Ничего. Да его и не допрашивали.
— И ничего не говорил об мне, не пробовал меня чернить?
— О нет. Он прекрасно разыгрывал больного, измученного сильным жаром. По моему настоянию Шаньи написал в Париж, прося навести справки об Эстрейхере. Через три дня пришла телеграмма: «Очень опасный субъект. Полиция его разыскивает. Подробности письмом». Получив телеграмму, Шаньи позвонил в полицию, но, когда явился бригадир, было поздно: Эстрейхер бежал через окно уборной, выходящее в сторону оврага.
— А что говорилось в письме?
— Убийственные подробности. Зовут его Антоном Эстрейхером. Он — бывший морской офицер, исключенный из списков за кражу. Потом его судили за убийство, но оправдали по недостатку улик. В начале войны он дезертировал с фронта, за несколько дней до нашего приезда в Роборэй установили, что он воспользовался документами своего родственника, умершего несколько лет тому назад, и прокуратура отдала приказ об его задержании под именем Максима Эстрейхера.
— Как жаль, что его упустили. Профессиональный бандит. Взяли и не сумели удержать.
— Найдем его, не беспокойтесь.
— Найти-то найдем, да не было бы поздно.
Рауль прибавил ходу. Они ехали быстро, почти не замедляя скорость в деревнях. Смеркалось, когда они доехали до Нанта. Здесь пришлось остановиться и запастись бензином.
— Через час будем дома, — сказал Рауль.
Доротея попросила его подробно описать усадьбу и все прилегающие к ней дороги, расположение комнат в доме, лестницы, входы. Она подробно интересовалась привычками и образом жизни дедушки Дювернуа, его возрастом — ему было семьдесят пять лет — и даже его собакой Голиафом, огромным догом, очень страшным на вид, но неспособным защитить хозяина.
Миновав Клиссон, Рауль решил сделать крюк и заехать в деревню за кем-нибудь из прислуги. Но Доротея категорически запротестовала.
— Чего же вы в конце концов боитесь? — почти рассердился Рауль.
— Всего. От Эстрейхера нечего ждать пощады. Мы не должны терять ни минуты.
