с зендским
азем и присутствие придыхания в санскритским, греческом и немецком составляет ничтожное исключение. Во множественном формы нас и
нам, общие Индии и славянскому миру, опять принадлежат общему закону их тождества. Местоимение второго лица еще более входит в то же правило. Основа его в Индии
ту с глухим
у и славянское
ты совершенно одинаковы. Формы во множественном
вас и
вам те же, только не в тех падежах, а в единственном; переход в
тав остался еще в прилагательном
твой. Древность этого перехода доказана древнегерманскою формою
thu, сохранившеюся в английском
thou, thine. Тут мы опять видим закон, по которому отыскали коренной смысл имени бога Фор (Thor), т. е. изменение
те в германское
t с придыханием,
ф или
т с придыханием еще более изменилось в греческое с, хотя можно предположить и переход из простого
т в
с, весьма обыкновенный у эллинов. Местоимение третьего лица важно по форме
ому, нашему
ему, и по прилагательному
сев (свой). От него во всех языках множество развитий, но оно осталось только в санскритском и славянском и, мы сказали бы, латинском, если бы латинский язык значил что‑нибудь в сравнительном языкознании
[333]. Как бы то ни было, но индейцы и славяне одни только сохранили этому слову всю полноту его значения, относя его ко всем лицам в смысле притягательном. У самих индейцев
сеа осталось только как прилагательное, а прямое его отношение к третьему лицу в простом местоимении утратилось. Славяне и римляне сохранили его в форме
себя, себе, sibi и. пр., где
в изменилось только в
б, и
sui, где уцелело
в, или
у. Этот пример замечателен и в отношениях наречий славянских друг к другу и особенно русского ко всем другим. Из
сва и правильного окончания
ям составилось санск.
сваям, тождественное с нашим
сам. Древность формы
с в местоимении третьего лица доказана всеми наречиями иранскими, а древность слова
сваям, сам ясна из кельтского
sambh, употребляемого при глаголах в том же смысле, как и
сам. Сходство других местоимений между Индией и славянским миром доходит до совершенного тождества. Санскр.
анья (иной, — ая),
тот (тот),
тэ (те),
этат (этот) принадлежат им вполне
[334]. В развитии же падежей санскритских замечательна форма коренная
(thema) эн, очень сходная с народным произношением
энтот, энта, в котором мы видим соединение указательного
эн, известного всем русским, и местоимения
тот. Местоимение относительное санскр.
ят от корня я
(я краткое), женское–я (длинное) есть бесспорно славянское
и, я, е (иже, яже, еже). Вопросительное
ким (корень
ки), женское
ка, тоже славянское
кий, коя. Соединение
я и
кий составляют славянское
який ияко (сколько, как), соответствующее санскритскому
яват (сколько). Наконец, следует целый ряд местоимений многосложных, искусственных, которые вполне одинаковы на Гангесе и на Дону:
экатара (один из двух),
некоторый; экатама (один из многих), тот же
некоторый; катара (который из двух),
который и т. д. Какая же была общность жизни, отражающаяся в тождество такой искусственной речи! Заметим, что окончание на
ерый еще отзывается в наших числительных
четверо, пятеро, десятеро и других. Мы считаем излишним перебирать сходство между однозначащими
касчут и
каждый, убья и
оба, пурва — первый, а заметим только, что местоимение санскритское
идам (сей) есть составное из
и и
дам (как в латинском
idem, quidam). Корень же
и мы видим в славянском относительном
иже, в множественном
их (местоимения он), и в
сии [335]. Тот же
сии перешел в готское и латинское
is простою перестановкою начального с, т. е. изменением, беспрестанно повторяемым в наречии римлян. Нельзя не предположить, что в формах
идам и лат.
quidam отзывается семитическое
адом (человек), тем более что местоимение первого лица
азем или
агам всего простое объясняется этим же словом
[336]. «Я говорю, делаю» есть то же, что «человек говорит, делает» и пр. Такое толкование очень вероятно при доказанном сродстве корней семитических и ирано–санскритских; разветвление их было весьма раннее. Ученое педантство древней Индии приняло слово
идам за корень имени бога
