– Не должно было фельдмаршалу посылать Карпова к Левашову; да и в сем случае как основаться на показании Карпова, который в сем деле участник и судья?
– Другого свидетельства не было, ваше величество. Карпов будет отвечать за сие и, вероятно, окажется правым. Мог ли он на себя взять такое ложное свидетельство?
– Да не он ли ссорил, – спросил государь, – фельдмаршала с Левашовым?
– Не знаю, государь, но не полагаю: Карпов довольно осторожен для сего. Он бывает всякое утро у фельдмаршала наедине; но я не имею никакого повода думать, чтобы он действовал таким образом. – Какой он человек? – спросил государь.
– Умный, – отвечал я, – и в делах опытный; офицер способный, но без всякого образования. Если он и имел с начала прибытия моего замыслы интриговать против меня, то он не мог сего сделать, потому что я в точности следовал данному мне пред отправлением в Киев наставлении вашего величества действовать всегда открыто с фельдмаршалом, и я, следуя сим правилам, устранил Квиста, потому что он лишился всякой доверенности фельдмаршала и что ваше величество отозвались о нем с дурной стороны. Таким же образом удалил я и генерал-аудитора Шмакова и, как вы мне изволили с такой же стороны говорить и о Карпове, то я бы со временем и его удалил, если бы заметил малейшее, что дурного с его стороны.
– Да, я говорил тебе о них; но как бы ты удалил Карпова, который пользовался такой доверенностью фельдмаршала?
– О воле вашего величества касательно Квиста я доложил князю уже по удалению его; касательно же Карпова я бы сказал ему самому, что вы не желаете его иметь на сем месте. Он довольно умен, чтобы постичь то, что ему предстояло, и удалился бы без шуму. Для замещения его имел я в виду Ивана Шипова, который командовал Лейб-гренадерским полком и коего я уже пригласил, по согласию фельдмаршала, принять упразднившееся место генерал-майора Галафеева, но к тому времени случилось упразднение штаба, а Шипов получил поручение, и дело так осталось; но я вам опять доложу, что я не имел во все время служения моего с Карповым повода быть им недовольным.
– Так; я слышал, что он офицер расторопный и хороший кавалерист, человек способный; но сердце у него каково?
– Кто проникнет в сердце его? – отвечал я государю. – Приятелем он мне никогда не был и не будет; службой же его я был доволен.
– В каких ты был сношениях с Левашовым?
– Дружбы между нами не было, государь, но в сношениях мы были хороших; мы изредка ездили друг к другу, и он был ко мне всегда приветлив. Я даже был у него на балу после происшествия с музыкой, как вдруг неожиданным образом получен был рапорт генерал-адъютанта Адлерберга об арестовании Карпова по делу, которое казалось уже конченным. Признаюсь вам, государь, что, видя начальника своего в преклонных летах, оскорбленного графом Левашовым, слыша его призывающим смерть на избавление свое и питая душевное уважение к князю Сакену, удостаивавшему меня своей доверенностью, я не мог остаться равнодушным к поступкам графа Левашова и ныне принял в них то сердечное участие, которое возлегало на мне по обязанности и по совести.
– Кто может остаться равнодушным в таком случае? – возразил государь с жаром. – Я сам не могу слышать сего равнодушно и не потерплю сего. Я знаю фельдмаршала, у него сердце горячее, и он при старости сохранил все силы души своей.
– Фельдмаршал имеет сердце молодое, – продолжал я, – он был очень чувствителен к сим огорчениям и с самого прибытия моего из Орла, всякий день повторяя происшествие свое с Левашовым, спрашивал меня несколько раз, не слыхал ли я чего подобного от вас; но я отвечал ему, что при первом отъезде моем из Санкт-Петербурга вы, прежде всего, приказывали мне угодить ему и быть ему приятным. – Да, я тебе приказывал это, – сказал государь, – сие и должно было быть так. Скажи мне еще, что за женщина графиня Левашова?
– Добрая и хорошая женщина, – отвечал я.
– Полно, так ли?
– Ее так разумеют в Киеве и вообще любят.
– Но она, кажется, спесива, – сказал государь, – и много берет на себя чванства.
– Может быть с теми, которые ей сие позволяют, – возразил я.
