Не стоило и докапываться: воспонимания только воспоминания, ибо Лаврентий еще жив, а ум его уже умер. Вериги не вызывали ни отвращения, ни страха, ведь и он надел их по доброй воле. Бренчали, и только
Лаврентий попробовал встать и снова почувствовал боль в подошве. Решился снять обувь. Подметка была твердой, толстой, что то скрывавшей. Лаврентий разорвал туфлю, разделил подметку и увидел, что в нее вшита пила
Что бы это значило? И сколь ни покинул его ум, а Лаврентий догадался, что пилу зашили нарочно, обувь подсунули при приеме в тюрьму, чтобы позволить ему спастись, что стараются какие то неизвестные почитатели ему помочь, и всеми преданный, все-таки не один. И откуда то новая нахлынула мощь, решимость и надежда. И он всю жизнь не так ли пилил стволы и доски в родной деревне, тонкая сталь разрушала всегда каштаны и сосны, как теперь правительственное железо? Работа окончена. Отдых до завтра. Бежать, как можно скорее, на волю
Стены тюрьмы не только перестали быть грозными, но даже твердыми. Оказывается, кладка вокруг бойницы кем то заботливо подточена и выворотить камни не стоило большого труда. Вскоре отверстие стало таким широким, что можно было просунуть не только голову, но и плечи
Внизу под крепостью пробегала река, которая, сделав путь от райской долины и деревни с лесопилкой, загрязнилась и ожирела. Но сколь мутны не были ее страдавшие одышкой воды, дно было видно, и на дне лежал плашмя, окруженный рыбами, некий утопленник
“Неужели опять брат Мокий, вспыхнул Лаврентий. Если так, то положительно, монах начинает быть слишком назойливым. Ну ничего, в соборе пощадил, сегодня раз навсегда разделаюсь”, и Лаврентий, багровый от бешенства, сделал усилие, и выворотив еще камней, стремглав полетел с ними в реку
Исчезнув под водой, пловец раскрыл глаза. Рыбы носились стаями, выглядели сквозь изумруд особенно огромными, ежесекундно меняли цвет и положение, встречались, раскруживались, преследовали друг друга, кувыркались и пропадали. В вихре песка и ила то превращаясь в деревья, то в звериные морды, то в льды и туманы проносились мимо. Иногда рачья клешня высовывалась, угрожая пловцу
Несколько раз утопленники, не потерявшие образа человеческого, скользили над Лаврентием. Но был ли брат Мокий посреди них, сказать не было возможности. Споря с течением и не желая подыматься наверх, Лаврентий еще и еще нырял, задыхаясь, шарил руками и спугивал полчища рыб
И неожиданно желание преследовать монаха исчезло, поиски потеряли всякий смысл и уразумел Лаврентий, что не только его ум, но и весь умирает, что незачем искать, когда в смерти уже все есть, незачем мстить, когда смерть есть жизнь без обид. И чувствовал, что покойник, он возносится, рыбами сопровождаемый, на поверхность другого мира и невыносимую легкость вечного умиротворения. Но рыбы отстали, в легкие ворвался ветер, и некончившийся еще день обрушился на глаза. Кажется выстрел. Значит бегство заметили. Надо спасаться. Хорошо, что противоположный замку лесистый берег близок и добраться до него незатруднительно
Прежде всего надо сбить стражу со следов и сменить арестантский наряд на какой нибудь допустимый. Но вылезши на берег, молодой человек обратил внимание, что до сумерек недалеко. Пускай преследуют. Однако куда двинуться? Какая встреча ожидает в первой деревне?
Колебания Лаврентия были прерваны внезапным появлением незнакомого сельчанина, выступившего из кустов. Лаврентий готов был броситься на незнакомца, тогда тот, замахав руками, вскричал: “Не бойся, я свой, у меня все приготовлено, чтобы тебе переодеться”. Сельчанин развязал узел. Там действительно оказалось платье. В минуту Лаврентий преобразился. Схватив за руку, сельчанин увлек его с поспешностью в заросли, миновав которые, бросился бежать вдоль леса
Лаврентий еще не успел спросить, кто был его спаситель и что значила эта история в духе Василиска, когда они достигли построек, стоявших неподалеку от берега и походивших на постоялый двор
Проводник вошел с разбойником в один из домов и ничего не говоря землякам, находившимся в комнате, предложил Лаврентию присесть к столу, превосходно накрытому, и подкрепиться
