Медянникова подошла к женщине с ребенком, наклонилась, спросила:
— Ну что, Лида? Опять слезы? Плакать не надо. — Она заметила Холмова. — Алексей Фомич! Я вас даже не узнала!
— Среди людей стал обычным, неприметным?
— Ну, здравствуйте, Алексей Фомич! — Своей маленькой сильной ладонью пожала его руку. — С приездом! Еще в субботу звонил Проскуров. Просил не встречать вас. Будто сами вы так пожелали. Значит, к нам на постоянное жительство? Я очень рада. Извините, Алексей Фомич, я поговорю с молодой матерью.
Медянникова попросила Лиду пройти в соседнюю комнату, остановилась в дверях и с улыбкой посмотрела на Холмова. «Вежливая, обходительная, — думал Холмов. — Наверно, еще в комсомоле вышколена. Умеет и слово сказать, и улыбнуться там, где нужно. Что-то есть в ней такое, что располагает. Вот и мне она уже нравится. И не потому, что молода и пригожа, а потому нравится, что чувствуется в ней характер».
— Завтра, Лида, в это же время приходи ко мне, — говорила Медянникова, провожая женщину с ребенком и с той же радостной улыбкой глядя на Холмова. — Прошу вас, Алексей Фомич!
— Что за горе у этой женщины? — спросил Холмов, войдя в соседнюю комнату.
— Мать-одиночка, — ответила Медянникова. — Родила ребенка, а горе и навалилось на нее. Родная мать из дому выгнала. С работы тоже поспешили уволить. Она работала в столовой.
— А вы-то помогли?
Ребенка устроим в круглосуточные ясли. Работу дадим, подыщем жилье. Это в наших силах. — Медянникова вздохнула и впервые грустно взглянула на Холмова. — А вот в самом главном горе как ей помочь? Как вернуть утраченную веру в людей?
Комната, куда вошел Холмов, тоже не имела ни письменного большого стола, за которым обычно сидит тот, кто принимает, ни стола небольшого, к которому обычно, волнуясь, присаживается тот, кого принимают. И цветов тут было еще больше. И стояли те же красивые кресла, те же низкие столики. На одном — телефон, на другом — графин с водой, стаканы, пепельница и цветок в горшке. «Странно. Неужели это и есть ее рабочий кабинет? — подумал Холмов. — Такое можно встретить либо в гостинице, либо в молодежном кафе».
Они сели возле столика, на котором стояли цветок и пепельница. Холмов закурил.
— Вот не думал поселяться на жительство в Береговом, а пришлось, — сказал он.
— Как ваше самочувствие?
— Сносное.
— Понравилось ли вам жилье? Как вы там устроились?
— Устраиваюсь. Проще сказать — умащиваюсь. Как птица в гнезде. Привыкаю.
— Привыкнете! Обязательно. А как вам показался Береговой? Вы, кажется, давненько сюда не заезжали?
— Солнца много.
— Солнце — наш хлеб! Что нужно курортникам? Солнце, море! На всем побережье в Береговом больше всего солнечных дней.
Холмов курил, смотрел на стебелек цветка и опять думал о том, что и эти цветы, и эта низкая, удобная мебель — ново, приятно. Но должен же быть у Медянниковой кабинет? Не может она весь день вот так, как в гостиной, сидеть в кресле или прохаживаться по комнате? Вспомнил и о том, что когда утверждали проект Дома Советов, то архитектор, как и полагается, предусмотрел и кабинеты, и зал для заседаний. Улыбнувшись, он спросил:
— Что же это, Елена Павловна, так без кабинета и живешь? Новшество?
— Да как вам сказать? — Сощурив глаза, она весело посмотрела на Холмова, как бы говоря ему, что ждала этого вопроса. — Новшества тут, разумеется, мало. Просто хочется, Алексей Фомич, встречаться с людьми не за канцелярским столом, а в обстановке, которая располагала бы к душевной теплоте и откровенности. Пробуем обходиться без бюрократических атрибутов, а главное, без черствости и бездушия. Откровенно вам скажу, хочется, чтобы люди приходили в дом своей партии, как в собственный дом, и чтобы чувствовали себя здесь не случайными посетителями, не жалобщиками, а такими же, как и мы с вами. Это так важно, Алексей Фомич!
— Важно — верно, — согласился. Холмов. — А удается это вам?
— Не все проходит гладко и так, как хотелось бы, — сказала Медянникова. — Пробуем, стараемся. Надо бы подавать посетителям чай, а мы этого не делаем. Не подыщем статью для денежных расходов. Эти две комнаты оборудованы специально для приема. Здесь принимают наши депутаты и мы, секретари райкома. Сегодня как раз мой день. — Она загрустила и тяжело вздохнула: — Эх, Алексей Фомич, как же еще не хватает нам доброго, чуткого, я сказала бы, сердечного отношения к человеку. И дело тут вовсе не в удобной мебели и не в цветах, а в самих нас и в нашем отношении к чужому горю. Что же касается кабинета, то он у меня есть. Без кабинета тоже нельзя. Алексей Фомич, может, желаете перейти в кабинет? Вам там будет привычнее?
