Когда в кабинете появился Холмов, Ивахненко как раз остановился возле стола и рассматривал то, что находилось в раскрытой папке. Высокий мужчина, положив папку на стол, еще раз показал, как у него легко сгибается позвоночник, легонько толкнул Ивахненко и сказал?
— Поглядите сюда, Антон Антоныч.
Ивахненко поднял голову. Удивленно смотрел на Холмова, а Холмов на него. И вдруг Ивахненко побагровел, ударил кулаком о стол и заорал:
— Кто! Кто позволил?!
— Сам вошел.
— Обратно! Слышишь? Марш обратно!
— Не ори, Ивахненко. — Немало усилий Холмову стоило спокойно говорить и спокойно смотреть на разгневанного Ивахненко. — И не строй из себя грозного атамана.
— Слышишь, Миша? — Ивахненко обратился к высокому мужчине, умевшему легко сгибаться. — Нет, ты слышишь, Миша? Он меня поучает?!
— Люди пришли к тебе с просьбами, — продолжал Холмов, — а ты, как какой князек, не изволишь принять их. Есть ли у тебя, Ивахненко, то, что именуется совестью?
— А ежели ее, допустим, нету? — смеясь, спросил Ивахненко. — Тогда что?
— А то, Ивахненко, что те люди, что сидят в коридоре и ждут, когда ты соизволишь их принять, твои избиратели, — все с тем же видимым спокойствием говорил Холмов. — И они уже решили отстранить тебя от должности и лишить депутатских полномочий, как не оправдавшего их доверие.
— Постой, постой, что ты мелешь, старик? — Ивахненко со смехом посмотрел на высокого мужчину. — Ты слышал, Миша? Угроза? Да кто ты, такой прыткий, будешь? Чабан или табунщик? И откуда заявился?
— Я Холмов. Алексей Фомич Холмов!
— Кто, кто? Кажись, оглох я сразу на оба уха! — Ивахненко нехотя смеялся. — Миша! Это же комедия! Видал этого гуся? Он Холмов?!
— Плюньте на его болтовню, Антон Антоныч, — сказал мужчина, легко и умело сгибая спину. — Я его зараз выпровожу. Дозвольте? Или позволить милиционеру?
— Нет, Миша, погоди, мы и без милиции обойдемся. Интересный же тип! Он — Холмов! Как тебе, Миша, это нравится? — И снова громкий, натужный смех. — Слушай, а ты, случаем, не чапаевский Петька? А? В нашу станицу как-то уже заявлялась чапаевская Анка-пулеметчица. Морочила головы, самозванка паршивая! А вот Петьки у нас еще не было. Ну так что, Петька? И ты прибыл, да? Ну, Петька, расскажи, как свершались героические дела в Чапаевской дивизии. Может, уже позабыл? По тебе видно, что давненько это было, постарел, бедняжка Петька!.. Или лучше будешь Холмовым? Как? А?
— Ну вот что, Ивахненко! Довольно паясничать! — Холмов побледнел, и в голосе его появилась былая командирская твердость. — Еще раз говорю: я требую, чтобы ты сейчас же вышел к людям и извинился перед ними! После выслушаешь их и разрешишь все их жалобы. Там стоят женщины из Ветки. Относительно картошки, которую ты запретил им выкапывать. Я требую, чтобы просьба веткинцев…
— Приказываешь? — багровея, перебил Ивахненко. — Требуешь? Мне приказываешь? А ежели я плюю на твой приказ? Тогда что?
— Да гнать надо его взашей, Антон Антоныч! — сказал высокий мужчина, ловко сгибая спину. — Чего вы с ним нянькаетесь? Чего завели балачку?
— Погоди, Миша! Тогда что, спрашиваю? Что будет тогда?
— Тогда я позвоню Калюжному.
— Калюжному? Григорию Кондратьевичу? — Ивахненко хотел все так же нарочито, нехотя рассмеяться и не смог. — Слышишь, Миша? Чапаевский Петька будет звонить Калюжному! Григорию Кондратьевичу! Так чего ж ты стоишь? На, бери телефон! Берн, бери, не бойся! Анка-пулеметчица тоже кое-кому пыталась звонить. Бери трубку и проси райком. Григорий Кондратьевич хорошо знает Холмова. Да ты смелее! Чего замер на месте? Или поджилки затряслись? А! Ты не знаешь, как надо звонить? Зараз я тебе помогу. — Ивахненко взял трубку телефона. — Почта? Дайте райком. Калюжного… Да, срочно! Бери и говори!
Трудно становясь на больную ногу, Холмов приблизился к столу, взял трубку и сказал:
— Привет, Григорий! Это я, Холмов! Какими судьбами? Вот хожу по белу свету и забрел в твой район, В данную минуту нахожусь в Широкой, в кабинете у атамана Ивахненко. Прошу, приезжай-ка сюда. Да, да, немедленно, сию же минуту! Отлично, отлично!.. Буду ждать!
Калюжный не заставил себя ждать.
