Привыкшего вставать рано Кузьму огорчило то, что брат в это утро спал слишком долго. Натянув на голову шерстяное одеяло, Холмов похрапывал и не слышал, как Кузьма, зевая и потягиваясь, поднялся, как постоял в дверях, тоскливо посмотрел на укрытое тучами небо, на мокрый двор и сам себе сказал:
— Плохи твои дела, Кузьма Фомич! Надо тебе побыстрее выбираться из Ветки. Ежели бы двигаться одному, то мне и море по колено, а с братом теперь, после дождя, трудная будет дорожка. А тут еще любить он всю ночь умственно ломать себе голову, а потом полдня дрыхать. Дождь перестал, надо бы ехать, а он себе храпить.
Кузьма покосился на спавшего брата. Хотел было подойти и стянуть с него одеяло. Пожалел, не подошел. «Ить уже немолодой, а любить, как то малое дите, позоревать. Ему и постельку постелили, подушку, одеяло дали. Чего же не поспать?»
Кузьма подошел не к брату, а к Кузьме Крючкову. Отвязал повод, спросил:
— Ну, как дела, тезка? Телушку ночью не обижал?
Кузьма Крючков даже не взглянул на табунщика.
— Пойдем к колодцу, — сказал Кузьма. — Попьешь воды. Надо бы нам двигаться дальше, да вот братуха все еще спить, через него и мы должны тут бездействовать.
Когда Кузьма, разговаривая, подходил с конем к колодцу, из хаты проворно вышла молодая женщина.
В кофтенке, повязана косынкой, собой миловидная. Кузьма даже засмотрелся на нее. А она, улыбаясь Кузьме, как своему знакомому, приблизилась к нему и спросила:
— Дяденька, будь ласка, скажи, ты и есть братик Холмова?
Такого вопроса Кузьма никак не ждал. Но ему лестно было сознавать, что его брата, оказывается, и тут, в Ветке, знают. Опуская в колодец ведро, прицепленное к журавлиному шесту, он с гордостью ответил:
— Я и есть его братуха! А что тебе нужно, молодка?
— Я соседка Кати, зовут меня Евдокией, — сказала женщина, не в силах удержать улыбку на миловидном лице. — Катя по секрету сказала, а мне аж не верится… Ой, родненький! Какой же ты счастливый! Иметь такого братца!
После этих слов жизнерадостная Евдокия покинула двор Кочергиных и умчалась по улице с той поспешностью, с какой бегают разве только наперегонки. «Какая приятная собой бабочка, так вся и светится! — подумал Кузьма. — Ласковая, вежливая, сразу видно, наша, казачка».
Только что Кузьма насыпал в торбу овса и, повязав ее коню на голову, сказал: «Ешь, тезка, ешь!» — как случилось что-то непонятное и даже странное. Холмов все еще спал, а ко двору Кочергиных дружно, как на какое-то срочное и весьма важное собрание, стали сходиться люди. Первыми подошли и остановились возле ворот, о чем-то разговаривая, две молодайки.
Вскоре появились еще женщины, и разговор между ними оживился. Кузьма делал вид, будто занят конем, а сам прислушивался к тому, что говорили женщины, и по отдельным фразам догадывался, что говорили они о его брате, что хотели сообщить Холмову что-то очень важное. Тем временем к воротам подходили и подходили другие женщины, иные с детьми на руках.
Постепенно возле двора Кочергиных собралась пестрая, разноликая толпа, состоящая главным образом из женщин, детей и подростков. Мужчин было мало. Те же, что пришли ради любопытства, стояли в сторонке, дымили цигарками, перебрасывались словами.
Вышла на крыльцо и Катя с детьми. Миловидной и веселой Евдокии, как заметил Кузьма, все еще не было. «И чего ради они тут сгрудились? — думал Кузьма, не отходя от коня. — Кажись, зазря я открылся той ласковой казачке, кто мы такие. Наверное, с жалобой пришли к моему брату. Еще, чего доброго, устроють тут митинг и не выпустить нас отсюдова до вечера! Как бы нам все же улизнуть?»
И у Кузьмы мелькнула смелая мысль: разбудить брата и незаметно уйти на огород, а с огорода в степь. Но как уйти? Сарай без дверей, стоит у всех на виду. Кузьма все же прошел в сарай и разбудил брата.
— Братуха, поднимайся, — говорил ему над ухом. — Надо нам убегать. Возле двора люду собралось — тьма!
Проснувшись, Холмов почувствовал острую боль в суставе большого пальца правой ноги. Протирая глаза и еще толком не понимая, что это за боль и что говорил ему Кузьма, Холмов встал и, хромая, вышел из сарая. Увидел притихшую толпу и удивился. В самом деле, что это? Такие людские толпы обычно собираются или на богатой свадьбе, когда во дворе жениха поджидают свадебный поезд и всем хочется посмотреть жениха и особенно невесту, какая она собой, хороша или дурна, или на похоронах какого-либо знатного человека.
