Собрание сочинений, том 6 - страница 192
Большинство депутатов, голосовавших за отказ от уплаты налогов, избраны вторично не потому, что вся их деятельность с мая по ноябрь 1848 г. удовлетворяла избирателей, а потому, что решением об отказе от уплаты налогов они встали на революционную почву, потому что можно было надеяться, что пинки, которыми их угостило правительство, откроют им, наконец, глаза на то, как нужно действовать по отношению к короне и правительству, чтобы чего-нибудь добиться. Надеялись на то, что каждый из них в результате всего этого сделает хоть один шаг влево.
Вместо этого обнаруживается, что примененное в ноябре наказание принесло свои плоды. Вместо того, чтобы полеветь, эти господа поправели. С самым благонамеренным пафосом нытиков[285] они проповедуют примирение и соглашение. Они заявляют о своей готовности забыть и простить учиненное над ними насилие, они предлагают мир. Они вполне заслужили издевательские насмешки, с которыми отклоняется их предложение. Следующим оратором выступает граф Ренард, помещик из Силезии.
Г-н Ренард считает, что в марте не было никакого переворота, а только добавился один новый фактор. Королевская власть остается королевской властью, но в виде «определяющего фактора» добавляется сословное (!) представительство, в котором народ будет иметь совещательный голос. В остальном все остается по-старому. (И действительно, это именно то, что нам октроировано в виде конституции с богом за короля и отечество и что должно быть подвергнуто пересмотру.) Депутат должен «представлять конституцию народа в его совокупности, т. е. народ вместе с государем, а не народ против государя». (Зачем же тогда, спрашивается, нужен еще государь, если депутаты и без того его «представляют»?) Исходя из этой новой теории государства, г-н Ренард заявляет палате еще следующее: палата никоим образом не существует «для того, чтобы мелочно торговаться с короной» — т. е. для соглашения с ней, — «чтобы спорить с ней о словах или даже, если хотите, о правах»; правительство и палата никоим образом не являются «адвокатами двух сторон, ведущих между собой тяжбу». Депутат, иначе понимающий свои полномочия, «ведет гражданскую войну в теории».
Г-н Ренард выражается достаточно ясно. В нечестивых конституционных государствах парламент управляет посредством своего комитета, министерства, а королю принадлежит только право изъявлять свое согласие и ставить свою подпись. Так было и у нас в дни испытаний, во времена Кампгаузена, Ганземана и Пфуля. Но в королевско-прусской конституционной монархии божьей милостью дело обстоит как раз наоборот: король управляет через своих министров, и горе палате, если она попробует отважиться на что-либо иное, кроме согласия с излияниями короля божьей милостью!
«Самым ярким доказательством того, что не существует никакого разрыва между короной и народом», — продолжает г-н Ренард, — «является нынешний момент, когда во всех провинциях с единодушным энтузиазмом обсуждается немецкий вопрос… Причина этого энтузиазма… в большинстве случаев — достоинство и величие нашего исконного королевского дома божьей милостью, рыцарственной и победоносной» (особенно в Шампани, под Йеной[286] и в день 18 марта 1848 г.) «династии Гогенцоллернов. (Оживление и возгласы: браво!)»
Об этом энтузиазме свидетельствует то обстоятельство, что 19 марта, в тот же самый день, когда г-н Ренард произнес эти слова, пять тысяч человек в Гюрценихе провозгласили: «Долой германского императора»; об этом энтузиазме свидетельствует то, что через несколько дней после этого во Франкфурте была отклонена кандидатура прусского короля в качестве наследственного императора, а также то жалкое большинство в 4 голоса, которое высказалось третьего дня во Франкфурте за наследственную императорскую власть вообще.
Нет, восклицает наконец Ренард, который, впрочем, совсем не похож на лису {Игра слов: Renard— фамилия, «renard» — «лиса». Ред.}
