Однако всему этому благополучию скоро должен был наступить конец. В самом деле, уже в сентябре 1847 г., когда д-р Боуринг со столь комическим пафосом превозносил на брюссельском конгрессе фритредеров чудесные последствия отмены хлебных законов[249], в Лондоне заметили, что даже «всемогущее мероприятие сэра Роберта Пиля» уже не в состоянии спасти страну от катастрофы, наступления которой давно со страхом ожидали. Пришлось покориться судьбе, и лондонские фирмы, обладавшие, подобно Рид Ирвингу и К°, земельной собственностью на острове Маврикий почти на миллион фунтов стерлингов, открыли, в результате плачевного состояния дел в этой части английских колоний, серию банкротств и потерпели крах, увлекая при своем падении многочисленные более мелкие ост-индские и вест-индские фирмы.
В то же время заправилы фабричных районов убедились, что они заблуждались в оценке возможных последствий отмены хлебных законов. Торговая деятельность замерла во всех частях света, и ужас охватил в один и тот же момент лондонское Сити и биржи Ливерпуля, Манчестера, Лидса и т. д.
Поэтому кризис, задержанный различными событиями в октябре 1845 г., разразился, наконец, в сентябре 1847 года. Доверие было подорвано. Энергия иссякла. Английский банк не оказал поддержки банкам внутри страны; эти банки закрыли кредит торговцам и фабрикантам. Банкиры и экспортеры стали ограничивать свои сделки с континентом, а континентальные торговцы, в свою очередь, стали оказывать давление на находящихся у них в долгу фабрикантов; фабриканты, естественно, старались поправить свои дела за счет оптовиков, а оптовики нажимали на лавочников. Каждый стремился отыграться за чужой счет, и бедствия торгового кризиса постепенно потрясли весь мир, начиная с великанов лондонского Сити вплоть до последнего немецкого лавочника.
Это было до 24 февраля 1848 года! Самые худшие дни Англия пережила в четыре последних месяца 1847 года. Железнодорожные спекулянты вылетели в трубу; в торговле колониальными товарами с 10 августа по 15 октября потерпели банкротство 20 перворазрядных лондонских фирм с суммой активов в 5 миллионов, дававших около 50 % дивидендов, а в фабричных районах бедствие достигло своего максимума, когда в Манчестере на 15 ноября из 175 прядильных фабрик полное время работали только 78, и 11000 рабочих были выброшены на улицу.
Так закончился 1847 год. На долю континента выпало испытать в течение 1848 г. последствия этого английского кризиса — последствия, которые на этот раз, естественно, были тем чувствительнее, что политические потрясения не могли способствовать ликвидации результатов этого необычайного английского события.
Мы переходим теперь к самому интересному моменту в новейшей экономической истории, а именно — к тому влиянию, которое революции оказали на торговую деятельность.
Таблицы вывоза английской торговли дают нам для этого наилучшую иллюстрацию, потому что содержание этих таблиц, при господствующем положении Англии в мировой торговле, представляет собой но что иное, как выраженное в цифрах политическое и торговое положение или, точнее, выраженную в цифрах платежеспособность различных наций.
Поэтому, если мы видим, что вывоз в апреле 1848 г. сократился на 1467117 ф. ст. и в мае — на 1122009 ф. ст., тогда как общая сумма вывоза достигает в 1847 г. 51005798 ф. ст., а в 1848 г. — всего только 46407939 ф. ст., то из этого можно было бы сделать весьма неблагоприятные для революции выводы, причем к таким выводам можно прийти тем легче, что вывоз в январе и феврале 1848 г., т. е. непосредственно перед взрывом революции, был действительно на 294763 ф. ст. более благоприятен, чем в 1847 году.
Тем не менее такой взгляд был бы безусловно ошибочным. Ибо, во-первых, возрастание вывоза в январе и феврале, т. е. как раз в те два месяца, которые разделяют высшую точку кризиса и революцию, легко объясняется тем, что американцы в оплату своих громадных поставок хлеба в Англию покупали тогда больше британских промышленных товаров, чем когда бы то ни было раньше, и таким образом, по крайней мере на короткое время, предупредили возможный дефицит. Во-вторых, в истории английской торговли мы находим разительнейшие доказательства того, что вывоз сокращается не непосредственно вслед за кризисом, а только после того, как кризис успел распространиться и на континент.
