Впрочем, пусть г-н Арнольд Руге ведет борьбу против издательской конкуренции со стороны вновь октроированной берлинской «Allgemeine demokratisehe Zeitung»; вне Берлина бесспорно найдется меньше соискателей на почетное звание органа «партии в Берлине». Мы, по крайней мере, никогда не переставали считать «Reform» «действительным» органом «партии в Берлине»; мы способны также вполне оценить то насилие над самим собой, которое совершил патриот Руге в связи с упомянутыми «жертвами». Однако получается чрезвычайно странное противоречие. Благородный владелец типографии Руге становится на почву законности, чтобы сохранить свою газету «Reform» как «действительный» (патентованный sans garantie du. gouvernement {без гарантии правительства. Ред.}) орган партии. С другой стороны, философ Руге становится на почву бунта против «действительного» демократического Центрального комитета, чтобы «действительно» иметь возможность приносить дальнейшие «жертвы» в своем духе (в духе книготорговца).
Ключом для разгадки этого противоречия может послужить следующий факт: Демократический Центральный комитет заявил Руге, что хотел бы сделать «Reform» своим «Moniteur» {т. е. официальным органом. Ред.}, но при условии, что означенный Руге воздержится от всякого резонерства и перестанет писать.
Написано 9 марта 1849 г.
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 242, 10 марта 1849 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого
Кёльн, 6 марта. Англичанин никогда не бывает более несчастным, чем тогда, когда он не знает, что делать со своими деньгами. В этом тайна всех грандиозных спекуляций, всех доходных предприятий, но вместе с тем и тайна всех банкротств, всех денежных кризисов и торговых застоев.
В 1840, 1841 и последующих годах новые азиатские рынки, помимо обычной торговли с европейским континентом, предъявили особенный спрос к английскому экспорту. Фабриканты и экспортеры имели все основания приветствовать на манчестерской бирже громкими криками «ура» сэра Генри Поттингера. Но добрые времена скоро миновали. Кантон, Бомбей и Калькутта вскоре оказались переполнены товарами, не находившими себе сбыта, и капитал, не имевший уже выхода в этом направлении, стал снова искать применения внутри страны, чтобы изменить положение; он устремился в область железнодорожного строительства и этим открыл спекуляции поприще, на котором она скоро смогла развиться до неслыханных размеров.
По умеренному подсчету, общую сумму новых вложений можно принять в 600 миллионов, и дело, пожалуй, зашло бы еще дальше, если бы не неурожай картофеля в АНГЛИИ, Ирландии и некоторых местах континента, затем вздорожание цен на хлопок и вызванное тем и другим уменьшение сбыта промышленных товаров, а также, наконец, лихорадочная железнодорожная спекуляция, что побудило Английский банк повысить 16 октября 1845 г. учетную ставку на полпроцента.
При суеверном страхе, какой испытывает британец перед всемогуществом своего банка, это незначительное повышение учетной ставки или, другими словами, это недоверие директоров банка тотчас же вызвало соответствующую реакцию, так что наступил общий упадок духа, кредит был ограничен, и за кажущимся процветанием последовали многочисленные банкротства. В результате немедленно разразился бы значительный торговый кризис, вроде кризисов 1825 и 1836 гг., если бы последовавшая вскоре после того отмена хлебных законов[246] внезапно не укрепила пошатнувшееся доверие и снова не подстегнула дух предпринимательства.
Торговый мир в особенности питал слишком много надежд в связи с кратковременными последствиями этой великой меры, и ему поэтому нетрудно было забыть едва не наступившее бедствие. Ликвидация орегонского конфликта[247], обещавшая продолжение процветавшей до того времени торговли с Америкой, и британские победы в Пенджабе[248], обеспечивавшие спокойствие в Индостане, разумеется, в свою очередь, способствовали тому, чтобы снова поднять настроение. И хотя после неурожая 1845 г. пришлось пережить такой же неурожай в 1846 г., хотя везде приходилось еще пробавляться запасами прежнего времени и платить от 12 до 15 % за кредиты, необходимые для ведения предприятия, тем не менее, несмотря на это, все прядильные фабрики Ланкашира и Йоркшира были приведены в такое неудержимое движение, как будто неурожаи, железнодорожные спекуляции и переполненные рынки превратились вдруг теперь в чистые пустяки, с которыми можно справиться в один миг.
