По вопросу о методах говорили и другие оппоненты.
Вторым важным вопросом, по которому были высказаны очень интересные мысли, был вопрос о категориях доброго и злого. Вопрос был поднят С. Л. Франком. Он возражал докладчику против того манихейства, которое сквозит в докладе и выражается в признании первичности за Дьяволом, также как и за Богом.[38] Оппонент считает эту точку зрения несостоятельной. Бог не может быть парией в тяжбе добра со злом. Бог объединяет и то и другое, так как Он – начало всепрощения, всепримирения, всеосвящения. Бог должен оправдать всё. По мнению С. Франка, в первоначальном христианстве была именно эта точка зрения, первоначальный смысл христианства состоял именно в преодолении ригоризма нравственного закона, в противоположность которому Христос выставлял такую точку зрения, с которой всё, в известном смысле, благо>690.
Основная тема реферата, таким образом, дебатировалась мало. Попыткой фиксировать внимание на вопросе о новом религиозном сознании было второе заседание (15-го октября). Предметом его должны были послужить возражения Розанова на доклад Аскольдова, составившие особый реферат с неуклюжим названием «О нужде и неизбежности нового религиозного сознания». В этом докладе, как и надо было ожидать, возражений Аскольдову не оказалось. Розанов не умеет слушать (и читать) чуждые ему мысли>691. Он недаром жалуется на своё неумение читать книги, и как давно когда-то он писал «заметки на полях непрочитанной книги»>692, так и теперь на втором заседании Общества публика выслушала реферат, подзаголовком которого могло бы стоять: «возражения на реферат, которого я не слушал».
Но это не помешало реферату быть крайне интересным. По форме – фельетон, этот доклад по смыслу своему и по глубокой искренности взволновал собрание. Схема его такова: у меня, слабого человека, есть неискоренимая потребность религии; но когда я со своим религиозным порывом, со своей молитвой иду к Церкви, я встречаю там обман, ложь, фальсификацию. В том пути, по которому Церковь ведёт человечество, есть какой-то органический порок; этот путь никак не может наладиться, его постоянно приходится ремонтировать. Кроме того, что Христос никого и ничего не спас, кроме того, Церковь Его постоянно приносила миру огромное зло. Поэтому моё религиозное чувство не может питаться этой, исторически несостоятельной Церковью, а ищет, требует нового.
Разумеется, логическому разбору этот реферат не подлежал; метод его совершенно не был методом философским. Всё же оппонентами было сделано несколько попыток свести В. В. на почву логики.
С. А. Аскольдов правильно указал на смешение исторической Церкви с христианством и с Церковью мистической. Свящ. Аггеев пытался уяснить, почему Розанов считает христианство неудавшимся и что он понимает под Церковью – один только клир или и верующих мирян. Но ответы Розанова только запутали дело. Оказалось, что он нападает только на клир, но смешивает его с Церковью нарочно. «Нужно начать жестоко судить, иначе мы не получим правды».
После очень интересного диалога свящ. Аггеева с Розановым, где были затронуты вопросы об искуплении, об отношении Нового Завета к Ветхому, говорил арх. Михаил. Его ораторские приёмы, его судьба, хорошо известная публике, нотки страдания в голосе заставили публику особенно внимательно выслушать его. В своей большой речи арх. Михаил в дополнение к реферату привёл несколько исторических фактов из серии подлогов и преступлений Русской Церкви. Как возможны такие факты в Церкви, спрашивал арх. Михаил. Мы должны с дерзновением спросить Бога, что нам делать, должны обратиться к Христу с такими словами: «Неведомый нам Христос, Ты должен открыть нам Себя. Ты неведом нам, но мы Тебя желаем, поэтому дай нам Себя».
После о. Михаила выступали другие ораторы, возражали Розанову с самых разнообразных точек зрения. Не раздалось только ни одного голоса в защиту Русской Церкви.
На первых двух собраниях подтвердилось то, что сказал в своей вступительной речи А. В. Карташёв. Главным делом Общества будет, вероятно, уяснение тех разногласий, которые существуют среди различных религиозных течений русского общества. «Мережковисты» будут предлагать вопросы православным, «московская группа» будет спорить с «мережковистами», а философы будут делать попытки свести и тех и других на логическую почву. Русское религиозное движение состоит из такой массы отдельных течений, причём многие из них представлены только единичными лицами, что априори хочется предположить здесь просто недоразумение, невыясненность точек зрения, недоговорённость. Если же, после встреч и разговоров в Обществе и около него, течения эти ещё более разойдутся, то расхождение это будет иметь то преимущество, что оно будет вполне сознательным и окончательным.
