Оглянувшись на Ватанабэ, Губин стал читать прочувствованно, с выражением:
«Красноармейцы!
Господа красноармейцы. Вы до каких пор хотите потерпеть Вашей ядовитой жизни в СССР, а именно в темной точке? Пора покидать ее.
Не подумаете ли Вашу работу каторгой, да это настоящая каторга. Несмотря на вашу работу, но мало хлеба дает. Жизнь не только в СССР, но она везде. Особенно в нашей территории.
Вступить в нашу территорию легко без паспорта. Убегите и придите!
Наша страна — страна Маньчжоу-Го — хлебосольная и гостеприимная. У нас столько много кушаний, сколько Вы хотите, которые вступают.
Теперь эта доля ждет вас уже долго.
Белый хлеб! Масло! Молоко!
Как живет русская национальность в Маньчжурии? Она под крепким поддержанием Власти.
Вы, господа! Покидайте свою теперешнюю жизнь и к нам придите.
Ей-богу! Мы с большой радостью встретимся Вас красноармейцем.
Наша страна урожайная и спокойная и здесь Воля и Справедливость!
Это все принадлежит не чужим, но Нам…
Господа! Красноармейцы убегите и вступите…
Русское Национальное общество в Санчаго».
— Человек, прочитав такую бумагу, придет к нам? — спросил капитан.
Губин задумчиво и вместе с тем испытующе поглядел на мягонькую, шелковистую листовку.
— Что ж, — сказал он, — вполне возможное дело, что и придет. Раз ему там жить плохо, — возможно, что и придет.
— Вы сколько получаете у нас, Губин? — и, получив ответ, покачал головой. — О, много. А сколько раз ходили на советскую сторону? Ни разу? О-та-та… Позовите ваших людей.
Минут через десять в избу ввалилось шесть человек посельчан, бежавших из Советского Союза и причисленных японцами к так называемому «Бюро пограничных справок», организации шпионо-диверсантской.
— Вы получаете жалованье и имеете долг работать, — сказал им капитан на ломаном русском языке. — Граница — это война. Вы на военном учете. Но вы не работали хорошо, как было бы нам полезно. Перевожу вас на жалованье по операциям. Кому не нравится, скажите — и уезжайте с Исусом Христом, богом вашим, в двадцать четыре часа с границы. Надо действо. Я намечу проверить вас несколькими диверсиями, то есть вы кое-что научитесь подорвать и подосжигать.
Воронков поднял руку.
— Пишите — я не согласен. С энтим Лузой, дьяволом, путались, теперь еще, скажи пожалуйста, мосты какие-то взрывать.
Ватанабэ, подскочив, пояснил, что он разработал диверсию — выкрасть из колхоза «25 Октября» Лузу, активиста и бывшего партизана, который организует пограничных охотников, дружит с китайцами и теперь разводит на границе сторожевых псов. Этот Луза недавно чуть не убил Воронкова, разогнал родственников и реквизировал их избы.
— Акт личной мести? — спросил капитан. — Не возражаю. Но это личное их дело. Не возражаю сверх плана.
Он уехал не попрощавшись, а через день прислал условия оплаты за диверсии. В бумаге перечислены были задания первой очереди: ликвидировать председателя колхоза Богданова, начальника укрепрайона Губера, комиссара Шершавина, инженера Зверичева, секретаря районного комитета партии Валлеша.
Поселенцы от новых условий отказались и послали жалобу в «Братство русской правды», подробно объяснив, чего от них требуют и на что они были бы согласны (поджечь сено колхоза «25 Октября», убить или выкрасть Лузу, отравить псов на ферме).
Через неделю приехали в поселок барон Торнау, братчик, с бывшим офицером Вересовым, тоже братчиком, и разъяснили, что условия капитана Якуямы приняло на себя братство, а посельчане пусть живут, как жили.
Через границу, к красным, должен был пойти Вересов, молодой, но, говорят, опытный проходчик границ. Он уже трижды ходил на советскую сторону, ранил Шлегеля и добрался до Михаила Семеновича, но неудачно, две недели таился потом в сопках, пока не был найден Шараповым.
Нечаянно узнали посельчане от Вересова, что за успех он берет в три раза больше, чем давал им Якуяма; что простой переход и возвращение без диверсии тоже оплачиваются и что ему нужен проводник до колхоза «25 Октября», которому он заплатит.
— Крепко зарабатываешь, господин офицер, — сказал Губин. — Что ж такое: Якуяма сам давал нам по триста безо всякого вашего содействия. А выходит, вы договор перебили и на нашем горбе деньги ковать будете. Давай с половины.
