В эту ночь он чувствует себя хозяином на жизненном пиру. Стоит это ровным счетом полтораста латов.
8
Никур окинул оценивающим взглядом собравшихся и мысленно поморщился: ни одной интересной бабенки. Остановился, чтобы приложиться к ручке хозяйки дома — госпожи Каулен, с остальными здоровался на ходу, направляя направо-налево снисходительно-безразличный взгляд, столько раз увековеченный на газетных фотографиях. При его приближении разом протянулось к нему несколько рук, даже у членов кабинета сгибались спины в глубоком поклоне. Маститый писатель Мелнудрис не спускал с него просветленного взора, и после каждой произнесенной Никуром фразы позвоночник его слегка вздрагивал. Все его существо красноречиво выражало безграничное одобрение: «Да, о да, господин министр! Как это верно, как это глубоко сказано!»
Госпожа Каулен — сухопарая, изнуренная многочисленными недугами женщина, не давала скучать гостям. Как только собрались все приглашенные, она повела их к столу. Первые десять минут раздавался только стук ножей и вилок да откровенное чавканье. Сам Каулен брал по два раза от каждого блюда, воодушевляя своим примером гостей. Его плотная красная шея, широкое, как полная луна, лицо свидетельствовали о неукротимых аппетитах. Почти все присутствующие были родом из зажиточных крестьянских семей, и в их движеньях, в манерах сохранилось еще что-то от деревенской тяжеловесности и медлительности; сохранилось даже благоговейное усердие в еде. Точно так же, как это делали их отцы и матери, попав на свадьбу к соседям, в гостях они ели с таким рвением, как будто их единственной целью было насытиться на даровщинку по крайней мере на неделю.
Подавляя легкую отрыжку, автор исторических романов Алкснис обвел масленистыми глазами стол и заговорил расслабленным голосом:
— Щедрая Латвия, благословенная страна масла и бекона… Млеко и мед струятся по твоим долинам, — только знай не ленись их брать. И, однако, находятся еще злостные элементы, которые бесстыдно вопят о нужде и голоде.
— Демагогами у нас хоть пруд пруди, — подхватил министр Пауга. — Да вот вам пример. По утрам я иногда хожу в министерство пешком. Полезно для здоровья. Вчера иду я мимо Национального театра, вижу, несколько рабочих ремонтируют что-то. Смотрят на меня, видимо узнали. И один прямо вслед мне заорал: «Вон он, кровопийца, шагает! Мы на него целый день за два несчастных лата работаем, а он от жиру лопается!» Это я — кровопийца! Вот как они понимают заботу о благе государства.
— Что ни говорите, господин Никур, — грозя пальчиком, пропела хозяйка, — но вы слишком распустили вожжи, — я это не только вам, я каждый день и мужу твержу то же самое. До чего дело дошло, если каждый оборванец может безнаказанно обругать в глаза министра? Неужели в центральной тюрьме не найдется места для этих крикунов?
— Если бы мы стали обращать внимание на все подобные демонстрации, нам бы пришлось построить еще десять таких тюрем, — хладнокровно ответил Никур.
— Тогда посылайте их на принудительные работы, — наставительно продолжала госпожа Каулен. — Пусть они роют торф, строят дороги. Когда человеку надо работать с утра до ночи, у него не остается времени на болтовню. Иначе нам с вами скоро нельзя будет и на улице показаться.
— Мы так и делаем, голубушка, — сказал Каулен. — Немало этих горлопанов и торф роют и чинят дороги, это куда выгоднее, чем держать их в тюрьмах. Изрядное количество рабочих рук требуется и для крестьянских хозяйств, я разумею крупные хозяйства, владельцы которых айзсарги[10], члены волостных правлений — служат в сберегательных кассах или сельскохозяйственных обществах. Нельзя же с них требовать, чтобы они сами и пахали и косили. А если мы всех недовольных рассуем по тюрьмам, кому же тогда работать? — Каулен притворно недоумевающе развел руками.
Все рассмеялись.
— Дальше. Дети таких вот крепких хозяев со временем тоже станут айзсаргами. Это оплот государства, наша опора. Как же они подготовятся к этой роли, если ничего не будут знать, кроме работы в поле или в хлеву? Нет, без батраков им нельзя. И вождь поступает в высшей степени дальновидно, не позволяя повышать оплату батрацкого труда. Вот вам прожиточный минимум, а больше — ни-ни.
