— Чита ведь тоже не стояла, строилась, — заметил Владлен.
— Представьте — и Читу я отсюда лучше вижу. Когда жил там — ничего особенного не замечал. Обыкновенный город. А теперь вижу, какая она у нас новая, хорошая. Действительно, все познается в сравнении и сопоставлении…
Он начал рассказывать о том, что увидел сегодня, и все время сравнивал: «а у нас на мелькомбинате вот так…», «на Дальнем Востоке характер местности совсем другой…» Владлен наблюдал за ним, особенно за его руками. Они непрерывно двигались, то и дело порывались на широкий размашистый жест и, как бы не решившись, успокаивались, а длинные пальцы сплетались между собой. А через минуту движение начиналось снова. Гость немного нервничал. Владлен никак не мог улучить момент, чтобы задать вопрос, который его начал интересовать.
— Извините, но чтобы мне яснее, — прервал он, наконец, — скажите, кем вы работаете на мелькомбинате?
— Что? Ах, да. Мукомол я. Техник-мукомол. Сменный мастер.
— Вот как! Значит, мы в какой-то мере коллеги. Я тоже долгое время работал сменным мастером, только в области электротехники. Техник-мукомол. Не знал, что бывают такие.
— Бывают. И даже порядочное количество. Хлеба-то употребляем много и каждый день.
— Это верно, извините за наивный вопрос. Просто я никогда не встречался с людьми такой специальности. Хотя хлеб употребляю каждый день.
Они оба рассмеялись и помолчали, разглядывая друг друга.
— Да, вот так и получилось, что я как бы пошел по стопам отца, — сказал Андрей Сергеевич и поморщился: ну, к чему он про отца? И так неудачно выразился!
— А разве вы не вольны были выбирать? — спросил Владлен, опять не заметив обмолвки.
— Выбирать было можно, конечно. Но мне, представьте, понравилась эта специальность. Школу кончил, заведующая детдомом спрашивает, на кого хочу учиться дальше. Я смирным парнишкой был, она меня любила. Так вот ей и сказал, поскольку видел, как зерно превращают в муку, — в пищевой техникум, на мукомольное отделение. Приняли легко. Тогда детдомовцы имели большие преимущества при поступлении.
Оба помолчали, думая об одном и том же. Преимущества, насколько знал Владлен, имели осиротевшие дети рабочих и крестьян, отпрыски буржуазии ими не пользовались. Владлену хотелось спросить: что же, выходит, Потанин скрывал свое социальное происхождение? В свою очередь, Андрей Сергеевич подумал, что надо бы рассказать, как он, хоть и мальчишка, но сразу после встречи с красноармейцами сообразил, что лучше всего умалчивать об отце. Но он ничего не сказал, Владлен ничего не спросил. Какое теперь это имеет значение? — рассудили оба.
— Вам повезло, — сказал Владлен. — Мне пришлось поступать в эпоху конкурсов. Два года поступал, насилу-то… — Он покосился на свой ромбик. — Инженер-электрик. — Ромбик сидел криво, Владлен его поправил. — Так, значит, мы оба были сменными мастерами. А, знаете, неплохая должность, я с удовольствием вспоминаю это время.
— Бумажной волокиты много. Половину смены только тем и занимаешься, что строчишь разные наряды и накладные. В ущерб основной работе.
— Это верно, сильна еще бумажка в нашей жизни. Мы тут предпринимаем кое-что, чтобы сузить бумажный поток, но пока удается плохо.
— И мы предпринимаем. Но вся трагедия в том, что нужны эти бумажки в самом деле, это не просто выдумка каких-то там бюрократов.
Они поговорили еще об условиях работы мастеров, потом Владлен взглянул на часы и спросил:
— Вы хотели пройти на завод. Вероятно, посмотреть мельницу?
— Если можно. Понимаете, в детстве я там проводил почти все время, мне нравился гул машин, шелест трансмиссии, рокот жерновов.
— Сейчас там ничего этого уже нет. Разместили цех нагревательных приборов. Что ж, попробуем организовать вам вход на завод…
Владлен снял трубку и вызвал бюро пропусков:
— Наденька, ты? Надо выписать пропуск. На кого? Сейчас мы тебе скажем. Фамилия у товарища Потанин, зовут его Андрей Сергеич… Не Александр, а Андрей Сергеич. Думала, как у Пушкина? Нет, ничего общего. Фамилия знакомая? Не пишет ли стихи? Стихи не пишете? Нет, не пишет. А знакомых фамилий много. Так занеси, пожалуйста, пропуск в партком. Да, я буду здесь.
