Когда они вернулись на корабль, все члены команды в чем мать родила ныряли и плавали в теплых волнах Адриатики. Сэвидж присоединился к ним, но Тони упорно отказывалась.
— На твоего заморыша рыба не клюнет, — поддразнил шотландец.
Тони в ответ сделала ему нос. Прежде чем спуститься вниз, она бросила последний взгляд на развернувшуюся перед ней картину. Греческий остров Корфу выступал изумрудным пятном на бирюзовой поверхности моря. Это был один из самых красивых уголков, которые Тони когда-либо видела. Насколько видит глаз, холмы, покрытые цветущими кустарниками. Серебристые венки из листвы искривленных сучковатых оливковых деревьев. Едущие на мулах крестьяне. Женщины с вязанками дров. Никакого сомнения, что именно сюда волна вынесла Одиссея.
Адаму было непонятно, как можно сидеть в душном чреве клипера, вместо того чтобы нежиться в голубой воде лагуны. Он знал, что лорд Лэмб немножко сноб, и понимал, что нелегко вынести грубые шутки неотесанных матросов. Он решил, что Тони непривычна эта мужская возня и, скорее всего, он никогда не раздевался донага на людях. Может быть, его даже смущали размеры его мужских прелестей и он боялся, что не может сравниться с другими.
Спустившись вниз, Тони обнаружила, что ранее запертая кладовая открыта. Более того, в ней была сложена аккуратно упакованная в ящики греческая молельня. Она точно знала, что с тех пор, как они покинули Францию, Сэвидж больше не сходил на берег по ночам. Значит, думала она, этот трюм был опорожнен в стране, где беспорядки были видны каждому. Что же такое он тайком доставил во Францию? Напрашивался один ответ — оружие и боеприпасы.
Она поежилась от этой мысли. Это же безнравственно, все равно что торговать смертью и разрушением. Резко обернулась, услышав позади шорох. Это был Максуайн. Казалось, он, словно хорек, постоянно крадется за ней.
— Я… я думал, ты купаешься.
— Нет, сэр! Я уже говорил, что никогда не притрагиваюсь к воде. Вода для того, чтобы утонуть.
— Что было в этом запертом трюме? — прямо спросила она.
— Я глух и слеп. Это я тоже вам говорил.
— По-моему, больше не чувствуется того странного запаха. Чем пахло?
— Наверное, опиумом, сэр.
— Опиумом?! — ошеломленно переспросила Тони.
— Если на корабле перевозили опиум, вонь остается навсегда. Сейчас не пахнет, потому что стоят жаркие солнечные дни, а вернись сырость, пройди пару дней дождь, и снова станет вонять, как от покойника.
— Покойника? — повторила Тони, что твой скворец Сэвиджа.
— Вы не узнаете, что значит воняет, пока не поплаваете на невольничьем судне.
Тони подавилась на полуслове и попятилась из трюма:
— Впредь я тоже глух и слеп, Максуайн. Ничего такого не желаю больше слышать.
Она качалась в подвесной койке, а в голове лихорадочно метались мысли. Вспомнились слова Адама Сэвиджа: «Ты еще недостаточно испорчен, чтобы обмануть слабого и беззащитного, лорд Лэмб».
Тони содрогнулась. Не может быть, чтобы он запачкал себя такими отвратительными деяниями. Контрабанда это не безобидное занятие вроде того, когда прячут немножко табака или шерсти, чтобы не платить пошлину. Нет, это низость, ужасное зло, оставляющее свой грязный след на всяком, кто опустился до такой мерзости. Ее рассудок отказывался углубляться в подробности. Она не хотела, не могла поверить, что он способен на такое.
На следующий день, к ее удивлению, в дверь каюты постучал мистер Бейнс:
— Капитан просит вас подняться к нему на палубу.
— Благодарю вас, мистер Бейнс, — любезно ответила Тони.
Он был единственным членом команды, в котором чувствовалось воспитание. Зачесав назад волосы и завязав ремешком, Тони направилась на верхнюю палубу.
Сэвидж непринужденно держал руки на штурвале. С каждым днем его бронзовый загар становился все темнее.
— Завтра будем в Венеции. Этот отрезок пути между Италией и островами Далмации один из красивейших в мире. Я не хотел, чтобы ты пропустил такую красоту.
Она, вдруг смутившись, отвела глаза в сторону потрясающе красивой береговой линии.
— Нам здорово повезло с погодой — ни одного шторма.
Сэвидж нахмурился. Значит, Тони все еще боится шторма?
