Ганнибал глянул на меня своим единственным глазом, оскалился, стиснув зубы, а потом сказал: «Неприемлемо».
Я с самого начала понимал, что он не согласится на такие условия, если верит в свою победу. А он верил — именно это я прочел на его лице. И на миг ужаснулся — что если я переоценил свои силы? Как когда-то под Каннами он может придумать такую ловушку, о какой мы не могли и помыслить. Что если завтра ждет меня и мою армию гибель? В первый миг я постарался не показать страха. А потом сообразил, что как раз и должен дать волю страху, изобразить отчаяние, которое якобы пытаюсь всеми силами скрыть. Ганнибал заметил мой страх и торжествующе усмехнулся.
Мы разъехались, каждый в свой лагерь.
И пока я скакал к своим, спешно содрал с себя ненужную больше маску страха. Чего мне бояться? В моем распоряжении слаженная, великолепно обученная армия. У Старика — а я позволял себе называть Ганнибала Стариком — больше пехоты, но она так разнородна по составу, что, считай, у него под командованием три маленькие армии, соединенные, но не слитые вместе. И если я пойду атакой на его порядки, мне придется разбить эти три армии друг за другом.
Да, вот еще что… Это надо непременно написать: историю про то, что я показывал пунийским послам свой лагерь и позволил рассмотреть пехоту и кавалерию, придумал какой-то краснобай, пытаясь удивить Рим чудесными подробностями одержанной победы.
Никогда бы я на такой риск не пошел.
* * *
Итак, день для битвы настал.
Едва слоны двинулись на наш строй, велиты стали отступать, открыв широкие коридоры, сюда-то и устремились слоны, вместо того чтобы переть на легионеров, что ощетинились пилумами, держа их как копья, наперевес. Слон бежит по прямой, это не лошадь, которую легко остановить или повернуть, куда надо, направляя уздой. Слоны Ганнибала либо пробежали насквозь меж нашим рядами, либо, встреченные роем дротиков и пронзительными звуками труб, повернули обратно и устремились на карфагенские порядки. Тех животных, что сумели пробежать наш строй насквозь, опять же встречали стрелами, дротиками и горящими факелами. Повернувшие обратно слоны смяли кавалерию на левом фланге Ганнибала, следом подоспел Масинисса со своими всадниками, и они все гурьбой в диком хаосе унеслись с поля боя.
Что касается правого фланга, то его атаковал Гай Лелий. Карфагенская конница не стала даже пытаться оказать сопротивление, а пустилась в бегство, и Лелий устремился за ними, позабыв, что я наказывал ему не удаляться далеко, а лишь смять фланг и тут же возвращаться назад. Наверное, Лелию мерещились в тот миг Канны, и его гнала вперед мысль о том, как ловко африканская конница вышла нам в тыл. Он исчез в клубах пыли, и наша пехота осталась один на один с пехотой Ганнибала.
Еще каких-то полчаса назад моя армия превосходила пунийскую кавалерией. К тому же почти вся нумидийская конница теперь стала моей, а те карфагенские всадники, что удалось набрать Ганнибалу, были просто бывшие гражданские, спешно посаженные на коней в надежде прикрыть фланги. Но как ни плоха была кавалерия пунийцев, она свое дело сделала — увела с поля боя моих всадников и я остался с легионерами против пехоты Ганнибала.
В первый ряд Старик поставил всякую смесь, набранную где попало, мясо для наших пилумов и мечей, годное лишь на то, чтобы утомить противника и занять его резней. Второй ряд составляло карфагенское ополчение и наемники, и, как показала битва, они оказались неплохими солдатами. В третьем ряду выстроились испытанные ветераны Ганнибала. Эту третью стену просто так с наскока разрушить было невозможно. Мне нужен был удар в тыл, а моя конница гонялась где-то за удравшими бесполезными всадниками Карфагена.
Итак, пехота против пехоты, я против Ганнибала. Я двинул свои когорты в атаку, и мои гастаты начали теснить первый ряд Ганнибаловой пехоты. Вторая линия даже не думала расступаться и пропустить истекающий кровью первый ряд. Так что им пришлось либо пасть, либо бежать на фланги, что позволял широкий проход между построениями.
Одолев первые шеренги, я двинул своих легионеров дальше. Вторая линия оказалась куда сильнее, вспыхнуло яростное сражение, и карфагенские пехотинцы отбросили моих гастатов. К тому же им приходилось наступать по заваленному телами и скользкому от крови полю — не самое лучшее место, чтобы держать строй. Я дал приказ отходить и быстро усилил атакующую линию за счет принципов.
