Вода уже закипала. От горшочка поднимался пока еще не сильный, скорее приятный для обоняния, чуть-чуть смолистый, слегка дурманящий пар.
— Будет завтра трещать моя головушка, — вздохнула Аниска и потянулась к банке с мазью.
Мазь пахла еще сильнее, хотя несколько иначе, нежели варево. Ведьма натерла себе виски, за ушами, шею и грудь, под мышками, ладони, ступни и другие места. Жирное снадобье жгло и холодило одновременно…
Были старательно смазаны затем палка и железо ухвата. Рука ведьмы прошлась и по венику, и по колбасе, и по бутылке с водкой. Обе ладони были вытерты после о волосы.
— Пора! — Аниска перекинула ногу через прислоненный к печи ухват с помелом. Держась левою рукой за железо рогача, а правой за выступ припечка, она стала вдыхать в себя пар, густо подымавшийся теперь из горшочка.
В голове ведьмы скоро стало кружиться, в теле чувствовались необыкновенная, почти невесомая легкость и какая-то слабость, соединенная с неукротимо влекущим порывом в пространство. Ноги стоявшей все время на цыпочках Аниска устало подогнулись, сердце замерло в ней, в глазах потемнело, и, чувствуя, что она падает в какую-то бездну, колдунья потеряла сознание…
Это состояние длилось один только миг. В следующее мгновение ведьма ясно ощущала, что она не падает, но стремительно подымается вверх, летит на своем рогаче-помеле на заветную Осиянскую гору…
Тело Аниски обдавала ночная прохлада; в ушах свистало, не то от быстроты полета, не то от встречного ветра, трепавшего ей распустившиеся по воздуху косы. В глазах, подобно искрам, мелькали частые, очень яркие звезды. Где-то далеко-далеко слышался растущий по мере приближения шум и грохот призывного бубна…
Вот вдали сверкнула внизу не похожая на звезду ярко-красная точка, разросшаяся потом в целое сплетены костров. Подлетев к ним ближе, Аниска разглядела, что костры эти образуют собою причудливое соединение круга с четырехугольником. Видно уже было, как взмывают к небу и лижут, колеблясь, ночную мглу алые языки этих призывных огней.
Сжимая руками ухват, пятками охватывая помело, среди воя и визга подобно ей летевших отовсюду на сборище колдуний и духов, с замиранием сердца мчалась Аниска на ночное бесовское празднество. «Гуляй, бабуся!» — пронеслось в ее голове слышанное где-то восклицание, в то время как все ближе и ближе вырастало прея нею сверкавшее кострами бесплодное плоскогорие Осиянская гора, где уже видны были кривлявшиеся и бегавшие со страшными воплями существа…
Ноги Аниски плавно, без всякого ушиба, коснулись земли. Поставив свое рогатое помело к большому камню, около которого уже были прислонены несколько пестов и веников, две-три кочерги, с дюжину рогачей, небольшое корыто, скамьи и другие приспособления для ночного полета, ведьма нагнулась и шепнула, обращаясь к своим ухвату и венику:
— Стойте здесь и ждите меня, а чужим не давайтесь.
Неподалеку от нее средних лет смуглая баба собственным длинным волосом привязывала, тоже с наговором, к одинокому кусту у терновника хлебную лопату, на которой только что прибыла.
Поправив свои растрепавшиеся косы и отвязав затем бутылку с водкой и колбасу, молодая ведьма легкой походкой направилась с веселой улыбкой к ярко пылавшим кострам.
Ее обогнала, приплясывая и похлопывая себя по отвисшим заду и животу, седая, слегка хромавшая, казавшаяся пьяной, растрепанная старуха. Выскочивший из-за поворота вьющейся между больших камней тропинки молодой черт на собачьих ногах, но одетый в господское платье и даже с соломенной шляпой на полузверином лице, любезно, но и больно ущипнул ее сзади. Старушка взвизгнула, точно от испуга, но затем засмеялась дребезжащим деланным смехом и заговорила с нечистым, как со старым знакомым. Тот обнял старую ведьму и, виляя собачьим хвостом, повел ее к кострам.
Знакомый голос сзади заставил оглянуться подымавшуюся в гору Аниску. Баба из соседнего села, тоже ведьма, шла, покачиваясь, с двумя подростками дочерьми и громко пела:
Не сама я иду:
Меня черти несут,
А чертеночки потряхивают…
Впрочем, около нее, кроме дочерей, не было никого. Аниска ускорила шаг.