Сны - страница 105
Сам или через сына, но Ты излечишь меня в своем святилище!
Тогда я сделаю себе новую лиру. Я еще не побежден, и горе обидчицам музам! Я сложу о них такие песни, что они пожелают умереть от стыда и досады. В моей душе кипят и рвутся наружу новые силы… И отомстив, я отыщу у подножия Геликона свою юную маленькую нимфу!..
Неуверенным шагом, простирая руки, стал Фамирид спускаться с Пангея. Но прошел он немного. Не заметив одного из крутых поворотов, несчастный оступился и с криком свалился в пропасть. Тело певца несколько раз ударилось о выступы скал, и острые камни оросились его горячею кровью.
Спустя несколько дней кучка охотившихся в ущельях сатиров набрела на полусъеденный лисицами труп Филаммонова сына и похоронила его в горной расселине, завалив каменьями жалкие останки человеческого тела.
Лишь после этого нашла себе успокоение скорбная тень Фамирида…
Так был наказан сын Филаммона, дерзнувший вызвать на состязание божественных муз.
НА БЕРЕГАХ ЯРЫНИ
Демонологический роман
Знавший это старик Водяной вынырнул из омута и, цепляясь лягушечьими лапами своими за край разделявшей течение дамбы, вылез и сел на краю.
Пригладив свою мокрую, почти лысую голову, плешь которой прикрывалась не столько редкими волосами, сколько бледно-зелеными водорослями, и выбросив из седой бороды запутавшегося в ней черного рака, Водяной с самодовольным чувством оглянулся вокруг взором уверенного в себе, своем благоразумии и силах хозяина.
За исключением журчавшей у мельничной плотины воды, все было тихо. Лишь дикие утки тихонько крякали порой в тростнике. Старик любил эти часы ночного покоя, при луне, когда спят несносные люди, а всякая нежить может спокойно вести свое полупризрачное, как принято думать, существование. Вот ведьма пролетела куда-то на помеле по своему женскому делу; вот другая, лишь для людей скрытая под личиною кошки, торопливо пробежала по дороге, очевидно, направляясь навестить чужое село. Вот оборотень мелькнул ей вслед белой собакой от ограды кладбища.
Оглядевшись по сторонам и не видя русалок, выходивших обычно в эти часы подышать лунным светом, Водяной вспомнил… Они, должно быть, заплыли на заливные луга, что были между старым и новым течением реки. Там они, вероятно, уже вылезли на берег и играют между собою, поджидая, не покажется ли кто из неосторожных, под хмельком, ночных рыболовов или из ребят, пасущих в это время в поле коней.
Водяной вспомнил также, что на дне омута, охраняемая огромным сомом, лежит неподвижно утопившаяся на днях деревенская девушка. Этой ночью, когда лунный свет, проникнув на дно, коснется лица утопшей, она должна будет проснуться. Так как всякая утопленница делается обычно временной женой Водяного, а эта была хороша и ему нравилась, лысый старик при воспоминании о девушке самодовольно погладил толстый живот свой и мокрую бороду. Забеспокоившись потом, что утопленница может очнуться в его отсутствие, водяной вздохнул и деловито нырнул в глубину…
Лунный луч, пронзая светлым столбом мутно-зеленую глубь пространного омута, широким бледным пятном медленно полз по илистому дну, кое-где торчащим корягам, стволам затонувших деревьев и застрявшим среди неровностей дна валунам. Теперь он озарял безобразное лицо наполовину погруженного в ил, с давних веков лежавшего здесь, дубового идола. Идола этого Водяной считал своим другом и советником. Повелитель речного дна любил, лежа с ним рядом, потолковать о древних и новых бременах…
Раздетое уже русалками, неподвижно распростертое тело утопленницы еще не просыпалось, так как лунное пятно еще не доползло пока до ее бледного лица. Неподвижной колодой лежал возле утонувшей старый сом, распущенными усами своими осязая чуть мерцавшую во мраке синевато-белую наготу ее бедер и живота…
— Убирайся прочь, дурень! Ишь мочалки свои распустил! Туда же, с усами! — И сильной лапчатой пяткой ткнул Водяной в бок своего старого слугу, который заменял ему порою даже коня.
