— Я тоже всего день был в посольстве, если честно.
— Ничего, у меня опыт еще меньше.
— Но как это вы — и не поехали сюда сразу?
— Первый контакт — самое приятное. О нем и без меня найдется, кому писать. Я не люблю войну, молодой человек. Люблю стройку. А там все просто. Торжественная закладка первого камня только миг. Вы же не думаете, что Рокин уже все сделал?
— А что Рокин сделал? — доктор показал жестом на трап в конце коридора, куда и зашагали собеседники.
— Помог русалкам осознать себя. Дальше — формирование личности. У человека это занимает лет пятнадцать. У русалок больше мозг, сильнее физическая часть организма. Но и вопросов больше. С другой стороны, люди дают им сразу готовые решения. Выходит примерно так на так.
— Значит, Корнет был прав. Если мы не сформируем среди них этику…
— Корнета не читал, — журналист улыбнулся. — Но не осуждаю. Это процесс, это не на день и не на год. Любой медовый месяц рано или поздно кончается, надо жить дальше. Жить и продолжать выполнение своих обязанностей.
— Так это же вы Фадеева цитируете, «Разгром»! — доктор подхватил колобка под локоть, когда тот запнулся о высокий корабельный порог-комингс.
— Именно разгром, юноша… Старый мир мертв. Надо строить новый. Да. Интересно. Вот наступило то, о чем я читал в фантастике. А мы все так же сажаем картошку, а наши дети воруют леденцы из буфета…
— Но если вы считаете, что это как воспитание детей, то никакой проблемы воспитания искуственного интеллекта попросту нет! Зато есть проблема воспитания детей.
Раздвижные двери впустили мужчин в кают-компанию. На фоне слабо светящихся потолочных панелей, блестящего металла, киношных ломаных форм столов, терялись и люди, и тарелки. По стенам сияли разнообразные экраны в явно избыточных количествах и размерах. Впрочем, показывали они вполне актуальные сведения о погоде, курсе, скорости, биржевых котировках, политических новостях. Кто-то, неузнанный против света, приветственно махнул рукой:
— Док! Привет!
— Как спалось? — с намеком крикнул еще кто-то, и несколько голосов с готовностью заржали.
Доктор молча поморщился. Седой хмыкнул:
— Именно воспитания. Детей. Слышно же.
Подойдя к автомату выдачи блюд, журналист добавил:
— Мы, как те анекдотические программисты, выливаем воду из кастрюли, чтобы свести задачу к уже решенной.
Доктор даже по кнопке промахнулся:
— И где же у нас решена вечная проблема отцов и детей?
— Общего решения нет, но на множестве частных случаев… Вот, к примеру, Другаль, «Язычники».
— Это где киберов настраивали? В клетках, комбинациями силовых полей?
— Нет, юноша. Это где: «Воспитатель Нури, а ветер будет?»
На всех экранах появилась Такао. Все в том же коротком белом платье без рукавов, только синие волосы не уложены узлом, а двумя хвостами летят за ветром.
— Приветствую всех на борту! Прошу доктора подняться в ходовую рубку!
Журналист посмотрел на доктора внимательно. Вряд ли дядька совсем не слышал сплетен.
«Подмигнет, — подумал доктор, — прямо вот этот поднос ему на голову надену. С борщом и пельменями. Пофиг, что седой и знаменитый».
Но журналист проявил достойную мастера проницательность, и не позволил себе ничего лишнего. Вздохнул только:
— Ладно, заходите как-нибудь еще, поболтаем.
Проводил глазами доктора. Забрал его поднос: не пропадать же пельменям. Прошел к фигурному столу. Оглядел собравшихся:
— Вот так-то, молодые люди. Завидуйте молча.
Доктор же поднялся палубой выше и перешагнул очередной комингс. За гермодверью начинался рубочный подъемник: обычный стакан в трубе. Голый металл, ни следа украшений, ни огонька, ни резервных скоб. Такао не нуждается, а люди тут не предусмотрены.
Такао успела похвастать, что уже научилась поддерживать структуру корпуса не полностью из нанороботов, а из обычного металла, добыть который было намного проще. Драгоценная «серебряная пыль» использовалась только в ключевых механизмах, еще для внутреннего покрытия лейнеров, еще для сборки данных о состоянии корпуса и нагрузках, ну и в прочих узких местах — доктор не настолько разбирался в морском деле, чтобы ясно представлять, где именно.
