Снайпер - страница 39

Горячий денек выдался для Волжина, Самарина, Перепелицы и других снайперов! Они потеряли счет своим выстрелам и уничтожаемым фашистам.

Предвидя, что дело будет жаркое, командир полка приказал выдать пяти лучшим снайперам по второй винтовке и приставить к ним помощников из числа наиболее расторопных солдат. Добавочные винтовки были выданы заранее, так что снайперы успели проверить и пристрелять их.

Во время вражеской атаки снайперы могли не тратить ни секунды драгоценного времени на перезаряжание. Опорожнив магазин одной винтовки, снайпер, не оборачиваясь, брал другую, которую подавал ему помощник.

Винтовки в руках Волжина накалялись и не успевали остыть. Волжину дали в помощники молодца, за которым не было задержки. Он считал выстрелы снайпера, и когда тот выпускал последнюю пулю обоймы, почти выхватывал у него из рук винтовку и подавал взамен другую, заряженную. Молодой солдат весь взмок от усердия. По красному лицу его струился пот, а в глазах сиял восторг. Он был горд, что работает «на пару» с лучшим снайпером полка.

Целей перед Волжиным появлялось очень много, и надо было выбирать более важные.

«Вон тот с пистолетом в руке — офицер!» — думал Волжин, и пуля его не отставала от мысли.

Офицер роняет пистолет и падает, а снайпер уже забыл о нем: смотрит на другую цель. Высокий здоровенный солдат вырвался вперед. Глаза его дико выпучены, рот разинут. На шее болтается автомат, который кажется игрушечным. В правой руке — длинная граната, похожая на городошную палку. Еще несколько шагов — и он сможет забросить гранату в траншею.

«Врешь! — шепчет Волжин и стреляет гитлеровцу прямо в рот, жадно хватающий воздух. Немец исчезает из поля зрения прицела, с ним кончено. Волжин видит уже новую цель: ожил притворявшийся мертвым гитлеровец. Волжин стреляет ему в голову — притворяться больше немцу не придется.

Несмотря на огонь вражеских минометов, в траншее все спокойно делали свое дело. Справа и слева от Волжина вразнобой хлопали винтовки, поодаль уверенными, короткими очередями бил пулемет. Никто не произносил ни слова, все сосредоточенно молчали. Даже когда солдата ранило осколком мины, он не стонал, и если силы не покидали его, оставался у своей бойницы. К раненым подбегали санитары. Волжин ничего этого не видел — он смотрел только в свою прицельную трубку. Как сквозь сон, услышал он где-то близко очень знакомый голос, произнесший странные слова: «Кажись, не опоздал!» Волжин не обратил внимания на голос — был слишком занят своим делом. Он только что взял из рук «заряжающего» сменную винтовку и соображал, в кого выстрелить прежде; в толстого фашиста или в тонкого — оба они бежали рядом, голова в голову. У соседней бойницы послышался непонятный спор в два голоса:

— Пусти, пусти! — твердил бас. — Не задерживай!

— А я куда же? — возражал тенор.

Волжин выстрелил — сначала в тощего, потом в толстого, и за своими выстрелами не слышал продолжения спора соседей. Наконец, взглянул налево. И в сердце его хлынула волна каких-то теплых, трудно передаваемых чувств: там, у соседней бойницы, стоял его друг Пересветов и стрелял, крякая от удовольствия.

— Ваня! — радостно крикнул Волжин. — Ты как сюда попал?

— Еле вырвался! — не оборачиваясь, прогудел Пересветов. — Всю санчасть взбудоражил. Хотели еще неделю держать! Товарищ майор посочувствовал… После расскажу… Бей их, Вася, вон, вон, опять полезли!..

Он выстрелил раз и другой и, не в силах сдержать обуревавших его чувств, закричал во весь свой могучий бас:

— Даем жизни гадам! Попомнят Ленинград!

— Да-е-е-м! — откликнулась, как эхо, траншея.

— За Ленинград! — прокатилось вдоль нее, как гром.

Вдвое чаще захлопали винтовки, и бешено застучал пулемет. Атакующие были прижаты к земле.

Волжин прошептал: «До чего же славно в бою «чувствовать локоть» друга! И сердце друга…» — добавил он, потому что ему показалось, будто он слышит рядом с собой ровное и сильное биение сердца Пересветова. Конечно, это было одно воображение, но думать так было хорошо.

Первая немецкая атака потерпела неудачу, ставка на внезапность провалилась. Но полковник Липпе помнил категорический приказ генерала Шертеля и знал, что Шертель не забывает своих приказаний. Липпе передал по телефону своим командирам: «Атаковать до победы, до последнего солдата. «Аппендикс» должен быть срезан во что бы то ни стало. За невыполнение — расстрел».