Смутное время в России в начале XVII столетия: движение Лжедмитрия II - страница 2

. Во второй половине XIX в., не без влияния работ польских историков[3], возобладал взгляд на Смуту как на конфликт, порожденный внутренними причинами. Историки пришли к выводу, что Лжедмитрий II был ничтожной личностью — игрушкой в руках выдвинувших его и собравшихся под его знаменами «противуобщественных сил»[4]. В.О. Ключевский и С.Ф. Платонов пришли к заключению, что Смута являлась социальным конфликтом, вызванным глубоким экономическим кризисом конца XVI — начала XVII в. и неравномерным распределением в обществе государственных повинностей. Историки полагали, что разные социальные слои русского общества вступали в Смуту не сразу, а постепенно. Сначала вспыхнула политическая борьба в верхах, вследствие пресечения династии. Затем, после «келейного» возведения на трон кучкой аристократов «боярского царя» Василия Шуйского против него выступило «среднее боярство», «столичное дворянство и приказные дельцы». Они возродили призрак самозванца, во имя которого поднялось провинциальное дворянство, а за ними — податное население и казаки. Движение, знаменем которого был Тушинский вор, согласно предложенной исследователями схеме, хотя и было полурусским-полупольским, стало апогеем социальной борьбы — восстанием «общественного низа против высших классов». Иноземцы, служившие Лжедмитрию II, были наемниками, но действовали с тайного одобрения польского правительства. Смута, по мнению В.О. Ключевского и С.Ф. Платонова, разрушила государственный строй, но не национальное и религиозное единство русского народа. Иноземцы и казаки постепенно «вразумили» все слои русского общества, и они были вынуждены объединиться для своей защиты. В.О. Ключевский считал, что это произошло после смерти Лжедмитрия II в 1611 г. С.Ф. Платонов пришел к заключению, что перерастание социальной борьбы в национально-освободительную произошло раньше, еще в 1608–1610 гг. В результате Смуты, по его мнению, в выигрыше оказались средние общественные слои, а в проигрыше — верх, старое боярство, и низ — казачество[5].

Советские историки поначалу были убеждены, что в начале XVII в. в стране имела место «казачья или крестьянская революция», аналогичная «Великой крестьянской войне» в Германии. Они видели в Лжедмитрии II «вождя социальных низов», который выступил с программой «общественного переворота». Народное движение против приверженцев самозванца в Замосковье и Поморье они оценивали как контрреволюционное[6]. В 30–40-е годы XX в. страдавшие схематизмом и модернизацией ранние марксистские трактовки Смуты сменила проникнутая сталинскими идеями концепция И.И. Смирнова. Выполнив капитальное исследование, историк пришел к выводу, что восстание И.И. Болотникова было первой крестьянской войной, основными движущими силами которой являлись крестьяне, холопы, казаки и мелкие служилые люди по прибору. Движения Лжедмитрия I и Лжедмитрия II историк вслед за многими коллегами рассматривал как «скрытую иностранную интервенцию» Речи Посполитой против России[7]. В результате Смута перестала рассматриваться как единый комплекс событий, а сам термин был отвергнут как «буржуазный».

Исследования отдельных периодов и сюжетов Смуты, проведенные в 50–60-х годах XX в., показали, что события 1607–1610 гг. нельзя сводить к «скрытой интервенции» и освободительному движению русского народа. В войне правительственных сил и приверженцев Лжедмитрия II явно просматривались социальные черты[8]. Обнаружились новые факты, свидетельствующие, что правящие круги Речи Посполитой не были причастны к авантюре Лжедмитрия II и что об их вмешательстве в русские дела нельзя говорить ранее появления в стане самозванца Я. Сапеги[9]. В ходе бурной дискуссии по проблемам истории крестьянских войн А.А. Зимин предложил рассматривать Смуту как крестьянскую войну, которая началась в 1603 г., достигла кульминации в 1606–1607 гг. и после длительного спада завершилась в 1614–1618 гг.[10]

Дискуссия о крестьянских войнах помогла вернуться к рассмотрению Смуты как единого комплекса событий и актуализировала широкий спектр теоретических и практических проблем. Накопленный к 80–90-м гг. XX в. фактический материал обнаружил парадокс: в источниках содержалось очень мало данных об участии крестьян в повстанческом движении, зато имелся обширный материал о выступлениях дворян, казаков и беглых холопов. Р.Г. Скрынников и А.Л. Станиславский независимо друг от друга пришли к заключению, что Смута являлась гражданской, а не крестьянской войной. Утверждение крепостничества в России в конце XVI в., по мнению историков, обострило кризис землевладения, который толкнул разоряющуюся служилую мелкоту, а отнюдь не крестьян на вооруженную борьбу с правительственными силами под знаменами самозванцев. Повстанцы, считают исследователи, не ставили перед собой цели «ниспровержения феодального строя», а добивались продолжения поместной реформы, проводимой в конце XV–XVI вв. «прирожденными» московскими государями