С тех пор, доктор, кошмары и начались. Как увижу такси — сердце в пятки. Ну, думаю, затормозит, а водитель: «Ты что ж это? Про таксистов то-се сочиняете, хотя и у нас есть паршивые овцы. Но сами-то!»
Словом, стал я от каждой машины с клеточками шарахаться, да так неистово, что от меня прохожие разбегаются. Раз в милицию доставили: прохожие сигнализировали постовому, что я, по всему видать, прохожу по всесоюзному, что ли, розыску, то ли даже по Интерполу.
— Доктор, — скулил Надукин. — Сделайте что-нибудь для успокоения.
Врач выслушала со всем вниманием и взяла бланк.
— Доктор, — совсем ободрился Надукин. — А может, радикальное средство? Не таблетки, а сразу хирургическое вмешательство. Чтоб раз и навсегда. Найти в голове нужный центр, который руководит кошмарами, и воздействовать…
Врач отложила ручку и бланк в сторону и — вся внимание.
Надукин увидел добрую перспективу и «погнал лошадей».
— Только, доктор, проследите, пожалуйста, чтоб ножницы в голове не забыли. А то, говорят, у одного в животе забыли. Зашили, домой выписали, потом хватились — нет. Туда-сюда, а одна старая санитарка и говорит…
— Ножницы не забудем, — пообещала врач.
— И еще, доктор, проследите, пожалуйста, бдительность проявите, чтоб гнилыми нитками голову потом не залатали. Я отблагодарю, доктор. Человек человеку друг, товарищ и брат…
— Успокойтесь! — врач размашистым почерком выписала рецепт.
Запыхавшийся Надукин прибежал в аптеку… Провизор пробежала глазами по рецепту, улыбнулась:
— Нет у нас такого лекарства…
Надукин ошарашенно смотрел на нее. Наконец взял себя в руки, сказал умоляюще:
— Вы уж постарайтесь. Человек человеку, знаете… я…
— Это уж вы постарайтесь, — засмеялась девушка. — Почитайте-ка.
В рецепте было написано:
«Сходите в таксомоторный парк и разыщите-таки шофера!»
«Уважаемый товарищ Кочкин. Буду очень рад, если Вы придете ко мне в субботу. Не обидьте отказом. Цветов и прочих подарков не приносите. Ваше явление для меня — уже подарок. Новосел Вохрин, кв. 6».
Штукатур Кочкин, прочитав открытку, остановил удивленный взгляд на календаре: нет, сегодня не первое апреля. Мозг мгновенно выдал команду порвать открытку, а руки сами по себе засунули ее в карман.
Мозг внес корректив: «Пусть пока так, разберемся…»
В вагончике штукатур выложил:
— Братцы, тут один чудак зазывает меня на новоселье. Вот потеха! Хотите, прочитаю…
Его оборвали:
— У нас такие же…
— Это же, братцы, розыгрыш, — пуще взорвался Кочкин. — Не одного меня, всех — скопом. Сплотимся! Дадим отпор шутнику.
— Кочкин, знай меру, — одернул его мастер. — Человек получил ордер, радуется, вот и зовет от чистой души.
— Почем ты знаешь, чистая она или?..
— Каждый судит по себе, — с ехидцей перебил мастер. — Десять лет парень на конвейере и — одни благодарности, потому что человек обязательный… Словом, я поеду.
Пожелали поздравить новосела с заслуженным ордером столяр и плотник.
Кочкин заколебался. Его приглашают от души, а он, выходит, этому Вохрину уже плюнул в душу. Тот же плотник как вольет в себя граммов двести, так непременно запляшет свою «Барыню»… Посыплется, ой, посыплется штукатурка. Нижний сосед наверняка примчится краснее рака. Ну и…
Безлунная ночь была светлее, чем совесть Кочкина в предсубботнюю ночь. Тайком пробравшись на объект, Кочкин настоящим раствором затирал щели в этой шестой квартире и пугливо озирался по сторонам: как бы не словили на месте. И вдруг видит: две тени! Тени двинулись не на него, а в сторону.
«Влип! Окружают! — перепугался Кочкин. — Хотят взять в плен! Киноаппаратом ночного видения заделают фотообвинение… Фотозаметку «Очковтиратель-трус» в «молнии»… Обсуждение…»
— Сдаюсь! Берите! Хватайте! Заслужил! — вырвалось у Кочкина.
Тени остановились, заколебались. С виноватым видом Кочкин пошел навстречу… к двум плотникам с рубанком и маляру с ведром краски.
— Выследил-таки, Талейран местный, — выдохнул маляр. — Ну что ж, вынай свой ночной фотокиноаппарат…
Но тут троица заметила, что и Кочкин в спецовке (и была она измазана свежим раствором).
Квартет мгновенно соответственно сориентировался.
— Вот и тут позатри щели, — попросил маляр. — А я еще разок перебелю.
