* * *
С самого утра, когда до рассвета оставалась пара мучительно долгих часов, Каролина Владимировна, когда-то научный библиограф театральной библиотеки, а теперь по возрасту скромный служитель архива театрального института, мучилась сердцем. Она уже два раза вставала и пила корвалол, почему-то упорно оставляемый ей на кухне, а не около постели. Корвалол не помогал, и она роптала на грядущий день, который снова обещает быть жарким, несмотря на наступившую осень. Но, подойдя к термометру за окном, она убедилась, что и эта ее претензия неправомочна. Оставалось только лежать и делать вид, что спишь. Вероятно, она действительно заснула, потому что снова увидела ту собаку, что появилась у нее в архивной каморке. Все основные и ценные фонды давно были вывезены из института по всевозможным ИРЛИ, ЦГАЛИ и прочим серьезным заведениям, а для поддержки реноме заведения как солидной конторы, а заодно и для утешения ветерана библиотечно-театрального дела Каролины Владимировны в каморке оставалась всякая незначительная дрянь. Какие-то студенческие сценарии, переплетенные в тома, папки учебных эскизов декораций да школьные журналы когда-то располагавшегося здесь Тенишевского училища, не представлявшие для высокой науки никакого интереса, поскольку самый известный его выпускник в подобной ерунде из аристократизма не участвовал.
Каролина Владимировна была человеком хотя и очень старым, но с цепкой памятью и не могла ничего спутать. Этого дога, хотя и явно с другими ушами, она несомненно видела на видела… или нет, несомненно читала… Конечно, читала, ведь она даже помнит его имя – Турка. Он еще возил двух мальчиков, сбежавших от несносной гувернантки, и они, кажется, попали в пургу.[87] К счастью, все кончилось благополучно. Но как звали этих мальчиков? И как собака попала в академию? И почему у нее другие уши?
Каролина Владимировна вздохнула, посетовала на возраст и все же поднялась, хотя сегодня был понедельник, день нерабочий, поскольку почти никому не нужный архив работал лишь раз в неделю по средам. Она выпила ромашкового чаю, который предпочитала называть камомиллевым,[88] и вдруг вспомнила, что у собаки были и хозяева. История появления хозяев долго распутывалась, как распутывается в непослушных старческих руках шерсть, и, наконец, прояснилась до того, что молодые люди приходили взять какой-то журнал. И скоро журнал и дог так соединились для Каролины Владимировны, что она была уверена в том, что, прочитав журнал, вспомнит и о происхождении дога. Правда, загвоздка крылась и в том, что она не помнила ни года, ни номера, но просмотреть ее находившееся в идеальном порядке небольшое хозяйство, в принципе, не составляло большого труда.
И Каролина Владимировна привычно наложила макияж, взяла парасольку[89] и быстро направилась на Хамовую. Стояло уже не очень раннее утро – час, когда большинство горожан выгуливает своих питомцев. От обилия всевозможных собак у нее даже заболела голова, и она прибавила шагу, чтобы не потерять в этом изобилии образ своего дога.
К академии она уже почти бежала, сжимая в кармане юбки пузырек с корвалолом, и, сама не зная зачем, все поглядывала на солнце, подходившее к одиннадцати часам. В каморке, казалось, все еще стоит запах неожиданного пришельца, но отдавал он не псиной, а не то забытыми старинными духами, не то мокрой ряской – запахом, который Каролина Владимировна так любила, купаясь в юности на забытой Богом речке, неподалеку от Дружноселья. Однако он дразнил и мешал поискам. Она распахнула окно пошире, и в каморку ворвался ветер, неизвестно как залетевший сюда с Фонтанки. Журнал она обнаружила по неровно высовывавшимся за обложку листкам. Каролина Владимировна перекрестилась и, подойдя к окну, чтобы немного унять снова расшалившееся сердце, стала перелистывать страницы. Так… Ленский, что-то про законоведение… нет, не то… Иоголевич, «Занзибарский беглец»… при чем тут беглец? Ах, мальчики были беглецами… дальше, дальше… Ну, вот оно, конечно, конечно, она не могла ошибиться – Набоков! И дог этот был… Но в этот момент сердце ее кольнуло так, что руки, державшие журнал, дрогнули, и листок, на котором она еще успела заметить напечатанное заглавными буками слово «конец», выскользнул в окно. Держась за сердце и чувствуя почему-то невероятное облегчение, Каролина Павловна долго и безучастно смотрела, как листок, в последнюю минуту своей жизни ставший равноправным среди начавших опадать кленовых листьев, опускался на мостовую. Там он легко коснулся асфальта, вздрогнул и был немедленно раздавлен проезжавшей машиной. Спустя секунду на дороге лежала серая пыль. Каролина Владимировна аккуратно поставила журнал на место и по старческой особенности памяти напрочь забыла, что привело ее сюда в нерабочий день. Зато она с удовольствием съела пирожное в кондитерской напротив собора, что разрешала себе нечасто.
