— Конечно, — пообещал Паркер, — с радостью. Помимо соображений чисто профессионального порядка, я предпочту, чтобы на скамье подсудимых сидел этот зализанный хлыщ, а не женщина, и если полиция допустила ошибку, то чем скорее она будет исправлена, тем лучше для всех заинтересованных лиц.
В ту ночь Вимси допоздна засиделся в своей библиотеке. Со стеллажей на него безмолвно взирали многочисленные фолианты. Они олицетворяли собой всю мудрость, всю поэзию мира, не говоря уже о тысячах фунтов, отданных наличными. Но эти советники молча стояли на своих местах. По столам и креслам были разбросаны ярко-алые тома «Знаменитых британских судебных процессов», вперемешку с ними лежали исследования светил судебной медицины и токсикологии.
Театралы давно разъехались по домам — кто в роскошных лимузинах, кто в такси — и над пустой и широкой Пикадилли свободно лился свет уличных фонарей. По темной мостовой время от времени, погромыхивая, проезжали тяжелые грузовики. Долгая ночь шла на убыль, и робкий зимний рассвет едва тронул черепичные крыши Лондона. Встревоженный Бантер сидел на кухне, то и дело подогревая на плите кофе и бессчетный раз перечитывая одну и ту же страницу «Британского журнала фотографов».
В половине девятого из библиотеки раздался звонок колокольчика.
— Милорд?
— Ванну, Бантер.
— Хорошо, милорд.
— И кофе.
— Сию минуту, милорд.
— И убери на полки все книги, кроме вот этих.
— Да, милорд.
— Я знаю, как его отравили.
— Неужели, милорд? Тогда позвольте мне поздравить вас.
— Но мне еще надо будет это доказать.
— Это уже дело второе, милорд.
Вимси зевнул. Когда спустя минуту-другую Бантер вернулся в библиотеку с кофе, лорд Питер спал.
Бантер потихоньку расставил книги по местам, и не без любопытства стал просматривать те, что остались лежать на столе открытыми. Это оказались «Судебный процесс над Флоренс Мейбрик», «Судебная медицина и токсикология» Диксона Манна, книга с немецким названием, которое Бантер прочесть не смог, и «Шропширский паренек» Хаусмана.
Бантер несколько секунд смотрел на эти тома, а потом неслышно хлопнул себя по лбу.
— Ну, конечно! — чуть слышно пробормотал он. — Ох, но какие же мы оказались олухи!
После чего он осторожно прикоснулся к плечу своего хозяина.
— Ваш кофе, милорд.
— Значит, вы отказываетесь выйти за меня замуж? — спросил лорд Питер.
Заключенная утвердительно кивнула.
— Да. Это было бы несправедливо по отношению к вам. И потом…
— Да?
— Я боюсь брака. Тогда уже все пути отрезаны! Если хотите, я могу быть вашим другом, вашей любовницей, но выходить за вас замуж я не стану.
Тон, каким было это произнесено, был столь безнадежно мрачен, что у Вимси ее щедрое предложение не вызвало никакого энтузиазма.
— Но такие союзы тоже не всегда бывают удачными, — запротестовал он. — Господи, вам ли не знать (извините, конечно, что я вам напоминаю об этом)! Уйма неудобств, а скандалов не меньше, чем в законном браке.
— Знаю. Зато в любую минуту можно разбежаться.
— Но я не стану даже думать об этом!
— Нет, станете. Ваша семья, традиции и все такое прочее. Жена Цезаря…
— К черту жену Цезаря! А что до моих семейных традиций, то, чего бы они не стоили, они на моей стороне. Все, что делает один из Вимси — правильно, и да поможет небо тем, кто захочет ему помешать. Наш старинный семейный девиз гласит: «Вимси всегда прав». Не могу сказать, что, глядя в зеркало, я вижу в себе Джеральда де Вимси, который в тяжеленных доспехах скакал на могучем жеребце у стен Акры во время ее осады, но в отношении собственной женитьбы, я, черт побери, намерен делать то, что мне заблагорассудиться. И кто может мне помешать? Не съедят же они меня! А если попробуют, то подавятся. Шутка, солдатская.
Харриет рассмеялась.
— Да, пожалуй, они вас не остановят. Но не придется ли вам убежать за границу со своей неприличной женой и поселиться в каком-нибудь захудалом курортном местечке, словно герою викторианского романа.
— Ни в коем случае.
— Разве люди забудут, что у меня был любовник?
— Дитя мое, они забывают подобные истории ежедневно! Они большие мастера по этой части.
— И они смогут переварить, что меня обвиняли в его убийстве?
