— Вы в этом совершенно уверены?
— Полностью. Если уж на то пошло… — мистер Эркерт секунду поколебался, — … ну, я могу вам признаться, что он как-то задал мне такой вопрос, и мне пришлось сказать ему, что у него нет ни малейшего шанса что-то от нее получить.
— О, так он прямо об этом спросил?
— Ну… Да, спросил.
— Что ж, это что-то да значит, правда? И примерно когда это было?
— О! Года полтора тому назад, наверное. Точнее сказать не могу.
— И раз миссис Рэйберн сейчас впала в детство, то, наверное, у него не было никакой надежды на то, что она изменит свое завещание?
— Ни малейшей.
— Ну, конечно. Я это понимаю. Ну, наверное, мы смогли бы что-то на этом построить. Глубокое разочарование, конечно: можно утверждать, что он сильно рассчитывал на эти деньги. Кстати, это крупная сумма?
— Да, неплохая: тысяч семьдесят или восемьдесят.
— Да, не очень-то приятно сознавать, что такое состояньице отправляется к чертям, а тебе не достанется ни гроша. Кстати, а как насчет вас? Извините, конечно: я непростительно любопытен. Я только хотел сказать — раз уж вы столько лет за ней присматриваете и остались единственным, так сказать, доступным родственником…
Нотариус нахмурился, и Вимси снова попросил у него прощения.
— Знаю-знаю, это было бесцеремонно с моей стороны. Я иногда этим грешу. Но все равно об этом напишут во всех газетах, как только старая леди преставится, так что не знаю, с чего это я решил вас пытать. Забудем. Прошу вас меня простить.
— Нет причин, почему вам нельзя было бы об этом знать, — медленно проговорил мистер Эркерт, — хотя профессиональный долг и призывает меня не посвящать посторонних в дела моих клиентов. По правде говоря, ее наследник — я.
— О? — сказал Вимси разочарованно. — Но в этом случае… моя версия несколько блекнет, правда? Я хочу сказать, что в этом случае у вашего кузена были все основания считать, что он может рассчитывать на то, что вы… то есть… я, конечно, не знаю, какие у вас могли быть планы…
Мистер Эркерт покачал головой.
— Я понял, к чему вы клоните. Вполне естественное предположение. Но дело в том, что так распорядиться деньгами — значило бы нарушить ясно выраженное желание завещательницы. Даже если бы я по закону мог передать деньги, я не имел бы морального права это сделать, так что мне пришлось прямо сказать Филиппу об этом. Я мог, конечно, оказывать ему помощь, время от времени делая денежные подарки, но, честно говоря, я вряд ли захотел бы пойти на такое. По моему убеждению, Филипп мог бы спастись, только добившись успеха своим трудом. Он был немного склонен… хотя я не хотел бы плохо отзываться об умерших… ну… слишком полагаться на других.
— А, конечно. Несомненно, миссис Рэйберн тоже так считала?
— Не совсем. Нет. Проблема была гораздо серьезнее. Она считала, что родственники ее обидели. Короче, раз уж мы говорим настолько откровенно, я готов познакомить вас с ее собственными словами.
Он позвонил.
— У меня здесь нет самого завещания, но остались черновики. О, мисс Мерчисон, не будете ли вы столь добры принести мне ящичек с надписью «Рэйберн»? Мистер Понд вам его покажет. Он не тяжелый.
Дама из «Курятника» молча удалилась на поиски ящичка.
— Это, конечно, несколько не по правилам, — продолжил тем временем мистер Эркерт, — но порой избыток осмотрительности бывает даже вреднее ее недостатка, а мне хотелось бы, чтобы вы поняли, почему я занял такую довольно бескомпромиссную позицию по отношению к моему кузену. А, спасибо, мисс Мерчисон.
Он отпер ящичек ключом из связки, которую извлек из кармана брюк, и достал оттуда кипу бумаг Вимси наблюдал за его действиями глазами глуповатого терьера, ожидающего подачки.
— Боже, боже! — воскликнул нотариус, — что-то я их не вижу… Какая досада! Конечно! Ну, что у меня за память! Извините, эти бумаги у меня дома, в сейфе, еще с июня. Мне нужно было уточнить один пункт завещания, когда в прошлый раз состояние здоровья миссис Рэйберн заставило нас поволноваться. А из-за сумятицы, которая началась после смерти кузена, я совершенно забыл вернуть их на место. Но суть я могу вам изложить…
— Ничего, ничего, — сказал Вимси. — Никакой спешки нет. Я бы мог зайти завтра к вам домой, и тогда вы, наверное, могли бы мне их показать.
