— Очень хорошо, — сказал он наконец, убирая стетоскоп. Сестра Рупиус протянула ему лопаточку, которую предварительно тщательно продезинфицировала и вытерла. Он положил инструмент обратно в саквояж и закрыл застежку.
— Спасибо, — сказал он. Затем, повернувшись к Либерману и взяв свой саквояж, он добавил: — Осмотр окончен, — и с облегчением улыбнулся.
— Сестра Рупиус, — сказал Либерман, — проводите, пожалуйста, мисс Лидгейт обратно в палату.
Сестра улыбнулась и развернула коляску мисс Лидгейт.
Либерман открыл перед ними дверь и сказал своей пациентке:
— Я приду через несколько минут, мисс Лидгейт, как только поговорю с доктором Каннером.
Он закрыл дверь.
— Итак, — сказал Каннер. — Это очень интересно, странно, я бы даже сказал.
— Вот видишь? Я же говорил тебе, что все будет хорошо.
Каннер покачал головой.
— Значит, все это было из-за моего одеколона?
— Да. У министра Шеллинга точно такой же.
— Министр Шеллинг?
— Да, Штефан, человек, который пытался ее изнасиловать.
Козиму фон Рат поразила перемена во внешности фрау Хёльдерлин. Она выглядела намного моложе. Ее волосы были окрашены в рыжий цвет, заплетены и заколоты наверх большим черепаховым гребнем. На ней было элегантное алое тюлевое платье и светло-коричневые замшевые туфли, идеально сочетающиеся с чулками. Но общее впечатление от этой перемены портило ее постоянное нервное моргание.
— Он странный человек, — сказала Козима, — это несомненно. Но я боюсь, что он еще и плохой человек.
Фрау Хёльдерлин предложила наследнице еще чаю и пирожное «Гугельхупф», от которого та вежливо отказалась.
— Это было очень вкусно, Доротея, но я не смогу больше проглотить ни крошки.
И, подтверждая свои слова, она положила руку на свой толстый живот.
Фрау Хёльдерлин кивнула.
— Должна признаться, — сказала она, — я всегда чувствовала себя немного неловко в присутствии графа.
— А что вам о нем говорили? — спросила Козима, небрежно поглаживая подлокотник дивана, обитого цветастым ситцем.
Фрау Хёльдерлин наклонилась вперед.
— Конечно, я слышала какие-то сплетни. Я уверена, что это ерунда, но говорят… — Она дважды моргнула. — Что он убил своего отца, чтобы унаследовать поместье, а потом промотал все семейное состояние.
Козима засмеялась.
— Он действительно плохой человек, но не думаю, что он убил бы собственного отца. Старый граф умер от туберкулеза, его никто не убивал.
— Но откуда вы это знаете?
— У моего отца кое-какие дела в Венгрии — несколько ферм, фабрика и кое-какая собственность в столице. Он поддерживает близкие отношения с графом Чертегом, имение которого недалеко оттуда.
Козима сделала паузу.
— И? — спросила фрау Хёльдерлин, показывая, что она с нетерпением ждет продолжения.
— В этих слухах, — сказала Козима, — есть доля правды. Несомненно, граф Заборски вел беспутную жизнь. Он почти не бывал в имении и не проявлял никакого интереса к управлению им, а все свое время проводил в Пеште в компании певичек и разных бездельников. Говорили, что граф увлекается театром, но его, скорее, интересовали молоденькие актрисы…
Фрау Хёльдерлин вспомнила, как граф брал руку фройляйн Лёвенштайн и на некоторое время задерживал свои губы на ее тонких бледных пальцах.
— Но, возможно, я несправедлива к нему, — продолжала Козима. — Он так любил театр, что тратил довольно много денег на третьесортные труппы, которые быстро разорялись. Поэтому я думаю, что он делал это не только ради актрис, знакомство с которыми не требовало таких больших вложений.
— Мужчины иногда ведут себя так глупо, — сказала фрау Хёльдерлин.
— Вы правы, — согласилась Козима. — Как бы то ни было, в результате такой жизни у него появились очень большие долги. Он начал играть в карты, чтобы из предполагаемого выигрыша рассчитываться с кредиторами. Нетрудно догадаться, к чему это привело. Когда старому графу Заборски стало хуже, его сын, казалось бы, стал более активно участвовать в управлении имением. Но на самом деле он просто пользовался слабостью отца. Когда старый граф умер, от имения практически ничего не осталось, скудное наследство было положено на счет в венском банке. Его мать и сестры должны были сами о себе заботиться. Если бы не помощь нескольких местных аристократов, графа Чертега в том числе, женщины бы просто нищенствовали. Естественно, пришлось продать семейную усадьбу и землю, а почти все деньги от продажи пошли на уплату огромных долгов молодого графа.
