— Госпожа… госпожа… — послышался из-за двери робкий голос.
О боже, опять эта глупая девица!
— В чем дело, Фредерике? Я просила не беспокоить меня, когда я в этой комнате.
Голос продолжал:
— Госпожа, герр Брукмюллер хочет видеть вас.
— Да? — произнесла Козима, при этом раздражение в ее голосе сменилось удивлением.
— Сказать, чтобы он уходил?
— Нет, — крикнула Козима. — Конечно нет, дура! Немедленно проводи его сюда.
Горничная побежала вниз по лестнице, а Козима вернулась к своим размышлениям.
У полиции нет возможности провести основательное расследование. Они посчитали отсутствие Брауна признанием его вины. А что если он помогал фройляйн Лёвенштайн в поиске могущества? Темные силы, которые организовали такую неординарную смерть этой женщине, могли легко избавиться и от молодого художника.
Рокот густого баса Брукмюллера стал слышен задолго до того, как он затопал по лестнице. Чего Козима никак не могла понять, так это зачем он тратил время на болтовню с прислугой.
В дверь тихо постучали.
— Входите.
Дверь открылась и Фредерике доложила:
— Герр Брукмюллер.
— Спасибо, Фредерике, можешь идти.
Великан улыбнулся и направился к деревянному трону.
— Моя дорогая Козима! — пророкотал он. — Вы выглядите великолепно.
Козиме польстил комплимент, она даже немного смутилась. Протянув полную руку, она позволила Брукмюллеру коснуться губами ямочек на тыльной стороне ладони. Его жесткие усы оказались очень колючими.
— Ганс, дорогой! Вы читали «Цайтунг»?
— Да. Странно, очень странно!
— Ее посетили высшие силы.
— Вы так думаете?
— Конечно. Эта глупая девчонка играла с огнем… У нее не хватало знаний и опыта, необходимых для того, чтобы безопасно иметь дело с такими могущественными силами.
Усевшись на диван, Брукмюллер покачал головой.
— Должно быть, это было ужасно.
— Надо полагать. Трудно представить, какие страдания перенесла ее душа в ту ночь. Я содрогаюсь при этой мысли.
Выражение лица Брукмюллера неожиданно изменилось:
— Тем не менее…
— Что? — спросила Козима.
— Есть еще Браун. Где он? Почему он сбежал?
— А сбежал ли он? Это предположение полиции, но этому может быть и другое объяснение. Его могли убрать.
— Что? Вы имеете в виду, что это могла сделать та же самая высшая сила?
— Да, боюсь, полиции так и не представится возможность допросить его.
— Но почему? — спросил Брукмюллер, повысив голос. — Почему Браун?
— На этот вопрос я как раз и собираюсь найти ответ, — сказала Козима, сжав в руке свой анкх и придав лицу одновременно соблазнительное и таинственное выражение. — Очень, очень скоро.
Либерман положил ручку на стол и прижал к блокноту большой кусок промокательной бумаги. Решив, что чернила высохли, он просмотрел свои записи и убрал блокнот в ящик. В это время раздался стук в дверь. Это был Каннер.
— Здравствуй, Макс. У тебя есть минутка?
— Минутка, но не больше. Я спешу в филармонию, там сегодня играют Бетховена и Вагнера, дирижирует Малер. Концерт начинается в семь.
— Я тебя надолго не задержу, — сказал Каннер, садясь. — Ты видел сегодня мисс Лидгейт?
— Нет.
— Макс, у нее опять был… — Он сделал паузу, прежде чем продолжить: —…приступ.
— Правда? — Либерман выглядел встревоженным.
— Припадок был такой же, как в прошлый раз, — продолжал Каннер. — Несомненно, большую часть дня мисс Лидгейт чувствовала себя хорошо, разговаривала с медсестрами, читала. Я делал обход, зашел поздороваться, и…
Каннер виновато улыбнулся и пожал плечами.
— Похоже, что мой визит снова вывел ее из себя. Как только я вошел, она начала кашлять, и через несколько секунд уже кричала на меня… Я просто не понимаю, в чем дело.
— А ее правая рука…
— О да, — сказал Каннер, энергично кивая. — Мисс Лидгейт снова хотела ударить меня, но на этот раз я был готов и мне удалось увернуться. Санитары схватили ее и держали, пока она не успокоилась.
— Она сказала что-нибудь?
— Не знаю, я подумал, что мне лучше уйти, чтобы не усугублять ситуацию. По-моему, потом мисс Лидгейт снова уснула и проснулась через два часа, совершенно не помня того, что случилось. Извини, Макс, я не хотел…
— Ну что ты, — сказал Либерман, жестом остановив своего друга, — дело не в тебе, Штефан.
