Эдик Ким забрал письмо, диктофон и ушел. Мы снова остались с капитаном наедине.
— Продолжим, — произнес он, снова усаживаясь на стул.
— Вы же и так все знаете. — Я была обижена его смехом.
— Многое, но не все. Итак, мы остановились на том, что вы подслушали разговор. И даже более того, как истинная журналистка, взяли и записали его. Просто замечательно! Наверное, в тот момент вам и в голову не пришло, какой вы подвергались опасности. Ведь застань вас там кто-нибудь, и живой бы вы уже в Питер не вернулись.
— Я же ничего не поняла! — запротестовала я. — Говорили ведь по-корейски.
— Не в этом дело, — Воронцов похлопал меня по руке, — а в самом факте, что вы подслушивали, да еще и записывали. Когда речь идет о таких деньгах, то поневоле становишься подозрительным.
— О таких деньгах… Но вы же сами сказали, что переправляли не наркотики.
— Да, — он кивнул. — Даже наркотики столько не стоят. А вот произведение искусства двенадцатого или четырнадцатого, скажем, века, это стоит.
— А какое произведение искусства можно спрятать в вазу? Она ведь маленькая. Картину туда не засунешь.
— Про картину вы верно заметили. Но в Корее всегда практиковалась роспись на шелке. Существуют даже шелковые свитки, такие узкие длинные ленты, расписанные тушью, которым несколько сотен лет. Вот такой свиток легко можно поместить в вазу, если, конечно, знать технологию, ее изготовления. А потом разбить вазу и достать свиток. Чего проще! Такая шелкография запрещена к вывозу из страны, так как является национальным достоянием. Но за это достояние иностранные коллекционеры готовы платить большие деньги. Несколько лет назад из Национального музея Кореи пропало несколько десятков таких свитков. Розыск ни к чему не привел, пока в Америке однажды не всплыл один из свитков. Вот тут уже и начали конкретно работать, отслеживать их путь. И представьте, отследили. Вышли на Чон Ван Соя. А от него ниточка потянулась к Паку, а затем и к Карчинскому. Вот только понять никак не могли, каким образом свитки попадают в Россию. Только недавно это стало ясно. Карчинский был связан с Национальным музеем Кореи, посылал туда постоянно свои работы, керамику. А человек он известный, кто бы мог его заподозрить. Он получал свой процент и был доволен. Иногда его к тому же просили отправить кое-что в Корею в вазах мэбен. Вот так искусство может служить низменным целям.
— Невероятно. Значит, я привезла из Москвы алмазы, а он их должен был упаковать в вазу и отправить в Корею.
— Вот именно, что должен. Вазу с начинкой он изготовил, но ее не отправил.
— Из-за того, что его убили. — Я вскочила со стула. — Я ведь хотела его предупредить об опасности, пыталась это сделать, но он не стал меня слушать. Сначала трубку бросал, а когда я у него появилась, набросился на меня и ударил. Если бы я все-таки проявила настойчивость, он был бы сейчас жив.
— Сядьте, Леда, — проговорил Воронцов. — Если бы все было так просто.
Я опять села, не понимая, в чем дело.
— Я же уже сказал вам, что вазу со свитками, которая пришла из Кореи, украл неизвестный. И мы так и не смогли ее найти. Думали, что это сделали по приказу Ивлева, но банкира убили. Карчинский изготовил новую вазу, в которой были алмазы, но его тоже убили, а ваза исчезла, как и первая. Действует один и тот же невероятно ловкий человек. Мы ведь вчера наблюдали за вами, когда вы лезли в мастерскую. Хотели в нужный момент там оказаться. Затаились в засаде наши люди, недалеко от дома. Когда человек Пака вышел от Карчинского, мы взяли его.
— И вы позволили ему убить художника?
— В том-то и дело, что он его не убивал.
— Как не убивал? — Я растерялась. — А кто же это сделал?
— Когда вы спрыгнули с балкона, в мастерской сразу все замерло. Через некоторое время оттуда появился человек. Мы поначалу проследили, куда он направился. Получалось, что он ищет вас. Один из моих сотрудников наблюдал за вами, когда вы побежали к телефонной будке, но оттуда вы самым непостижимым образом исчезли, когда человек Пака уже находился в наших руках.
— Меня утащил Иванов, — созналась я. — У него, оказывается, крыша здорово поехала, и он вообразил себя новым Пигмалионом, а меня, соответственно, Галатеей. Стал мне расписывать, что я должна остаться с ним, обо всем забыть и что нам будет очень хорошо вместе.
