Эстер покачала головой.
– Нет. Окно вот только было открыто. Обычно, перед отъездом он все закрывал. А тут… Я сначала подумала, что он задержался, но входная дверь была заперта. Так что я решила, что он просто забыл. Правда, на него это не было похоже, он довольно педантичен.
– Да, понятно. Но ведь он не собирался уезжать. Во всяком случае, в тот момент, когда его убили.
Эстер молчала. Натаниэль озабоченно спросил:
– С вами все в порядке?
– Все в порядке, не обращайте внимания… – тихо сказала она. – Вы сказали – убили?
– Да, вы разве не знали?
– Значит, его, все-таки, убили… – повторила она.
– Вам это кажется странным?
– Мне? Н-не знаю… – растерянно ответила Эстер. – Я об этом не думала. Но вот самоубийство… – она замолчала.
– Что – самоубийство?
– По-моему, он не был похож на человека, решившего покончить с собой.
– Н-ну… – Розовски невесело усмехнулся. – Мало кто заранее демонстрирует свое желание свести счеты с жизнью. Не возражаете, если я закурю?
– Нет, конечно, я сама курю.
Розовски протянул ей пачку «Соверена».
– Спасибо, я привыкла к «Европе».
Дав ей прикурить, Розовски спросил:
– Вы видели у него револьвер?
– Нет. Я даже не знала, что у него есть револьвер. Полицейский сказал.
– Инспектор Алон?
– Да, кажется. Он назвал себя, но я не очень понимала в тот момент… Нет, я не видела у него револьвера. Но я ведь и его самого редко видела. Я приходила сюда два раза в неделю. В воскресенье, когда он уже уезжал, и в четверг, накануне его приезда. Так что виделись мы с ним раз или два в месяц, когда он специально задерживался, чтобы заплатить.
– Он платил вовремя?
– Да, конечно.
– Но вы никогда не беседовали с ним… ну, на отвлеченные темы? О его семье, каких-то знакомых.
Эстер снова отрицательно качнула головой.
– Но я знала, что его бывшая жена живет в Москве. Мне кажется… – она остановилась.
– Говорите, не стесняйтесь!
– Мне кажется, они собирались помириться…
– С чего вы взяли?
– Он поставил ее фотографию на книжную полку.
– Давно?
– Точно сказать не могу, по-моему, месяца два назад.
– Фотография и сейчас там? – спросил Натаниэль.
– Нет, когда он… то есть, когда его убили… – она запнулась. – В общем, фотография стояла, вернее, лежала на письменном столе. Полицейские забрали ее. Вместе с письмом.
Ага, понятно. Еще один довод в пользу версии самоубийства. Самоубийца перед выстрелом смотрит повлажневшими глазами на фотографию горячо любимой бывшей жены, потом пишет прочувствованное письмо и, наконец, стреляется. Девятнадцатый век, «Парижские тайны». Такое впечатление, что преступник мыслил исключительно штампами. Или вообще не мыслил.
Розовски снова обратился к Эстер:
– А других причин так думать у вас нет? Кроме появления фотографии, я имею в виду.
– Я знаю, что он недавно отправлял ей письмо. Две недели назад. Он как раз задержался, чтобы рассчитаться со мной, и попросил по дороге отправить письмо. Он сказал, что уже не успевает заехать на почту, а ему важно, чтобы письмо ушло как можно скорее.
– И это письмо было адресовано жене?
– Да, я прочла на конверте.
– Но ведь у них с женой разные фамилии!
Эстер удивленно взглянула на него.
– Но ведь до этого он упоминал свою жену. Он называл ее «Галя». А письмо было адресовано Галине Соколовой, в Москву. Я тогда же и решила, что они собираются помириться.
– Почему?
– Он сказал: «Письмо должно дойти поскорее. Галя получит его, приедет, и начнется новая жизнь, Эстер. Может быть, вам больше не придется убирать мою виллу». Ясно, что он имел в виду приезд жены. А если человек женат, значит, и приходящая уборщица ему не нужна.
Розовски рассмеялся.
– Потрясающая логика!
Эстер тоже рассмеялась:
– Нет, я не то имела в виду… Просто, все остальное уже будет определять хозяйка, а не хозяин.
– Ясно. Вы могли бы показать мне кабинет?
Ее минутная веселость прошла мгновенно.
– Это очень нужно? – сухо спросила она. – Честно говоря, мне бы не хотелось заходить туда.
– Очень нужно.
Эстер с явной неохотой открыла дверь.
– Покажите, где что было в тот момент, когда вы его увидели.
Эстер немного подумала.
– Вот, – сказала она. – Вот тут он лежал у стола.
– Головой к окну?
