– Я просто теряюсь, Родерик. Трой, милая, ты что-нибудь понимаешь?
Аллейн посмотрел на Трой, сидящую на полу, у ног Милдред.
– Кажется, начинаю понимать, – ответила Трой.
– Ну, тогда продолжайте, Родерик, – уныло сказала Милдред.
– Были три вещи, которые не укладывались в схему. – Аллейн обращался уже больше к Трой, чем к Милдред. – Сначала казалось, что если Димитри подслушал телефонный разговор, то и самый убедительный мотив был у него. Мы знали, что он шантажист, и знали, что Банчи идет по его следу. Но выяснилось, что Димитри физически не мог совершить убийство. Его алиби выдержало испытание фактором времени, и его пришлось взять за основу.
Уитерс – мерзавец, и Банчи это было известно, но почему-то я не видел Уитерса в роли убийцы. Он безжалостен, осторожен и совершенно неразборчив в средствах. Задумав совершить убийство, он холодно обдумал бы его заранее. Все было бы рассчитано до секунды. Однако тут-то все закрутилось спонтанно, где-то за два с половиной часа до преступления. Тем не менее Уитерса все же не следовало сбрасывать со счетов. В его алиби был один пробел. Теперь я знаю, что он провел это время, возя в машине околпачиваемую им дурочку, чтобы обсудить с ней одну ситуацию, которая обострилась. Дело в том – и тут я опять взываю к вашей скромности, поскольку, безусловно, не должен был бы об этом рассказывать, – что на сцене появляется генерал Хэлкат-Хэккетт, который, как старый паяц, снует туда-сюда в тумане по Белгрейв-сквер в то самое время, когда гости разъезжаются из Марсдон-Хауса. Он, конечно же, разыскивает свою жену. Следующим к делу припутывается старик Каррадос, адский зануда. Его алиби, которое частично подтверждает и алиби Димитри, выдерживает проверку, но поведение остается в высшей степени подозрительным. Только услышав об истории, случившейся восемнадцать лет назад, я вписал Каррадоса в схему. И все время имелись три пункта, касающиеся Дэвидсона, которым я мог найти только одно объяснение. Он сказал мне, что видел в Зеленой гостиной один портсигар, и было это примерно в половине двенадцатого. Никак не позже. Мы же установили, что указанный портсигар находился в той комнате всего несколько минут, причем около часа ночи – как раз в тот отрезок времени, когда произошел телефонный разговор. Тогда почему же Дэвидсон солгал? Да просто он подумал, что портсигар принадлежал Марсдон-Хаусу; он не ведал, что эта вещь – собственность одного из гостей. Дэвидсон решительно утверждал, что не слышал телефонного разговора и вообще не возвращался в Зеленую гостиную после половины двенадцатого. Надо сказать, что в этом телефонном разговоре был один примечательный момент. Банчи сказал мне: «Он мог бы с тем же успехом подливать яду в свои проклятые зелья». Вероятно, Дэвидсон перехватил эту реплику, потому что она прозвучала как раз перед тем, как Банчи оборвал разговор. Банчи, конечно же, говорил о Димитри, но, думаю, Дэвидсон решил, что речь шла о нем, о его снадобьях. Оборванная фраза: «И работает он с…», вероятно, должна была заканчиваться примерно так: «…с циничной изобретательностью» или как-то в этом роде. Очевидно, Дэвидсон решил, что в следующую секунду Банчи назовет его, Дэвидсона, имя. Удивительно, не правда ли? Что же касается той неясной фигуры, которую мисс Харрис увидела сквозь дверное стекло в туалете, то это, несомненно, был Дэвидсон. В момент отчаяния он, должно быть, юркнул в первую попавшуюся дверь, там взял себя в руки и решил убить Банчи. И тут на сцене появился второй портсигар.
Аллейн посмотрел на леди Милдред. Та клевала носом. Он снова повернулся к Трой и заговорил тише:
– Я имею в виду орудие убийства. В утро после убийства я попросил у Дэвидсона разрешения взглянуть на его портсигар. Тот портсигар, что он мне показал, был явно слишком мал для той работы; при этом Дэвидсон уверял, что именно его брал с собой накануне. Я заметил, какой он безупречно чистый, присмотрелся внимательнее и обнаружил на гравировке следы порошка для чистки серебра. Мы выяснили, что портсигары Дэвидсона были вычищены утром в день бала, а после бала к ним не прикасались. Я понял, что предъявленный мне портсигар не покидал дома в ту ночь. Он сиял как зеркало и, могу поклясться, не использовался с тех пор, как был положен в карман. Это была слабоватая улика, однако выходило, что он зачем-то солгал. И кроме того… Что, Милдред спит?
