В дверях он столкнулся с Трой.
– О, здравствуйте, вы как раз вовремя, – услышал он собственный голос. – Вы спасаете мне жизнь.
– О чем вы?
– Сейчас около пяти. За последние двое суток я спал только шесть часов. Для нас, закаленных копов, это все нипочем, но по некоторой причине мне жаль себя. Не выпьете ли со мной чаю или чего покрепче, а может, и того и другого? Ради всего святого, скажите «да»!
Собственный голос казался ему чудовищно развязным. Голос как будто усвоил манеру уверенного в себе волокиты, только без внутренней уверенности. Аллейн изумился, когда Трой сказала:
– Хорошо, куда пойдем?
– Я подумал, – сказал Аллейн, который до этой секунды ни о чем таком не думал, – что мы могли бы выпить чаю у меня дома. Если только вы не имеете ничего против моей квартиры.
– Я же не дебютантка, – ответила Трой. – Вряд ли мне надо так уж носиться со своей репутацией. Пусть это будет у вас дома.
– Отлично. У меня машина моей матери. Я только предупрежу своего слугу и сообщу в Ярд, где меня искать. Как вы полагаете, могу ли я позвонить отсюда?
– Конечно.
Он метнулся к телефону и через минуту вернулся.
– Василий чрезвычайно взволнован, – сообщил он. – Дама заедет на чашку чая! Идемте.
По дороге Аллейн, потрясенный приятной неожиданностью, состоящей в том, что он оказался наедине с Трой, впал в транс, от которого очнулся, только остановив машину перед дверью своего дома. Он не стал извиняться за свое молчание: почувствовал умиротворенность Трой. Она совершенно спокойно отнеслась к его состоянию, и когда они вошли в дом, Аллейн с радостью услышал ее слова: «Здесь так мирно». Он увидел, как она сняла шапочку и села на низкий табурет перед камином.
– Разожжем огонь? – предложил Аллейн. – Скажите «да». День совсем не теплый.
– Да, давайте, – согласилась Трой.
– Может быть, это сделаете вы, а я позабочусь о чае?
Он вышел из комнаты, чтобы дать Василию ряд сбивчивых указаний, а когда вернулся, Трой сидела у горящего огня, с непокрытой головой, странно домашняя.
– Так, значит, все это мне не приснилось, – проговорил Аллейн.
– Приятная комната, она мне нравится.
Он поставил у ее ног коробку с сигаретами, а сам достал трубку. Трой обернулась и увидела в дальнем конце комнаты свою картину с изображением Сувы.
– Да, – кивнул Аллейн, – это она.
– Как она оказалась у вас?
– Я попросил кое-кого купить ее для меня.
– Но почему?..
– Не знаю, почему я проявил такое лицемерие в этом деле. Пожалуй, так страстно хотел ее приобрести, по причинам не вполне эстетическим, что решил, вы сразу разгадаете их, если займусь этим сам.
– Думаю, я была бы смущена.
– М-да. – Аллейн помолчал. – Помните, как я застиг вас в тот день за работой, очень сердитую? Это было, когда пароход отплывал от Сувы. У вас за спиной находились те самые мрачные горы и зловещее небо.
– Мы, кажется, тогда повздорили?
– Да, было такое.
Трой заметно покраснела.
– В сущности, – заметил Аллейн, – нам почти никогда не удавалось встретиться без того, чтобы не повздорить. Почему это, как вы думаете?
– Я все время боялась нападок и держалась настороже.
– В самом деле? А я долгое время считал, что у вас ко мне антипатия.
– Вы всегда заставали меня врасплох.
– Если бы не то проклятое расследование, все могло бы сложиться иначе, – сказал Аллейн. – Жаль, что мы порой не можем реагировать на ситуации, как персонажи не самых правдоподобных романов. Обстановка – самая что ни на есть подходящая. Убийство в вашем доме. У вас как раз достаточный мотив, чтобы создать «острую ситуацию», но не настолько серьезный, чтобы быть замешанной в преступлении. Я – в роли грозного детектива нахожу время, чтобы поиграть в Рочестера[49]. Казалось бы, Трой, вам просто суждено было влюбиться. Вместо этого я приобрел, так сказать, посттравматический синдром. Если бы вам пришло в голову нарисовать мой сюрреалистический портрет, вы изобразили бы меня состоящим из полицейских блокнотов, с одним глазом, приникшим к чужой замочной скважине, и с руками, занятыми чьей-то личной корреспонденцией. Фоном послужил бы морг, а вся картина была бы увита гирляндами из синей полицейской ленты и веревок от виселицы.
