— А еще, — Морской все докручивал свою мысль, — нужно установить местонахождение всех ваших знакомых в день убийства. Вернее, в промежуток времени между ограблением и тем моментом, когда вам подбросили листок под дверь. Коля считает, что грабители от балагана никуда не отлучались. Значит, злоумышленник выходил к ним. И ваши наблюдения нам тут не помогут: вы с Кларой были то у медиков, то давали показания, вы не могли отслеживать коллег. Как и сегодня, были, мягко говоря, отвлечены. — Морской поднялся. — По всему выходит, что вам нужно немедленно заявить в милицию.
— Про что? — с отчаянием выпалила Ирина, тоже вскочив. — Про то, что мне мерещится специфический вкус кофе и почерк покойного мужа?
— Нет, — пытаясь успокоить, Морской взял ее за плечи и заглянул в глаза, добиваясь понимания. — Это, как мы с вами полагаем, — плод вашего воображения и истерзанной горем психики, — спокойно внушал он. Ирина вроде слушала, вникая. — А вот то, что из вашего номера пропал только что возвращенный вам милицией вещдок — явный повод для обращения. Нужно немедленно связаться с Колей. Трамваи уже не ходят, такси в округе днем с огнем не сыщешь — не «Интурист»… — Тут Морской увидел огонек папиросы на балконе первого этажа ближайшего подъезда. — Погодите!
Обращаться к соседу в подобной ситуации было, конечно, верхом наглости. Но если вспомнить, что Морского с семьей Семена Яковлевича связывали годы взаимовыручки, то и не страшно.
Какие-то услуги по-соседски — то очередь занять, то соли одолжить, то поддержать вдруг поредевшую компанию преферансистов — не в счет. Были ведь и грандиозные истории. К примеру, в 45-м, когда Семен все еще был на фронте, а в Харьков на гастроли приезжала труппа Дурова с их легендарными зверями, Морской увидел у подъезда плачущую Лялю — младшую дочь соседей. Оказалось, девочка ужасно хочет побывать на представлении, а мама и старшая сестра говорят, что это совершенно невозможно. Морской придумал небольшую авантюру. На следующий день в «Красном знамени» появилась трогательная заметка о том, что дети в любое время тянутся к искусству и даже в сложные военные дни детство харьковчан наполнено светлыми мечтами. В тексте были приведены отрывки из наивного послания Ляли к отцу на фронт и кусочек из ответного письма. Девочка, разумеется, мечтала о Победе и скором возвращении отца, а еще — о том, чтобы увидеть цирк Дурова. Отец ей сухо отвечал, мол, «защищаю Родину и занят, но красоту твоих желаний оценил и обещаю, что вернусь с Победой, и мы тогда пойдем и в цирк, и куда хочешь». Естественно, такую переписку Морской придумал сам, но мысли и характеры передал максимально близко к жизни. Заметка имела шумный успех, и Дурову ее, конечно, показали. И он немедля передал через газету приглашение на свое выступление и Ляле, и ее сестре, и маме.
Морскому было приятно, что все удалось, а Семен, вернувшись с фронта суровым командиром с множеством наград, принимался радостно смеяться, как ребенок, всякий раз, вспоминая эту историю.
— Семен Яковлевич! — тихо позвал Морской, подойдя поближе к балкону. — Доброй ночи и извините за странную просьбу. Ваш Бобчик на ходу? — К привезенному Семеном с фронта автомобилю хозяева относились как к члену семьи и величали по имени.
— Доброй, Владимир Савельевич! Жив курилка. А почему вы спрашиваете?
Морской, немного сам смущаясь столь дикой просьбы, объяснил, что у его знакомой проблемы, требующие безотлагательного решения, и ей нужно срочно попасть к знакомому следователю, который проживает на Плехановской улице.
— Это почти у вашего завода, только ближе. До «Новой колонии», — Морской был уверен, что работающий в тех краях Семен знает, что так в народе называют жилой массив возле парка имени Артема, — доезжать не придется. Напротив ДК «Металлист».
— Так и говори, что до «Металлиста», — перебил сосед. — Дело действительно настолько срочное? Хм… Она одна поедет?
Морской только сейчас понял, что разгуливает по улице в домашних тапочках и в плаще тещи. Но что поделаешь.
— Нет, я сопровожу…
— Сейчас узнаю у супруги, отпустит ли, — обрадовал Семен. — Подождите пару минут.
