— Но почему ты им не веришь? — удивилась Галочка. — Ведь даже обыск все подтверждает. Деньги есть, драгоценности есть. А дневник не найден. Куда он мог деться? Значит, преступники его действительно выкинули. И все остальное тоже звучит правдоподобно…
— Говорю же, — продолжил Коля, — я как на Наталью эту глянул, так понял, что не сходится она у меня с психологическим портретом убийцы, хоть ты тресни. — Он глотнул чаю и посмотрел на Морского, как бы в ожидании поддержки. Ожидаемой реакции не последовало, но Коля все же гнул свое. — Сейчас вы точно все поймете! Смотрите, сразу после задержания все уехали, а я остался. Чувствую — должен что-то проверить, а что — и сам не знаю… Хорошо, встретил разговорчивого собеседника. Он как раз новости международные слушал, я присоединился…
— Зачем? — вконец запутался Морской.
— Ну… Интересно же, что в других странах происходит, — смутился Коля.
— Не лучший способ выстроить картину мира, — хмыкнул Морской. — Нам все по радио представляют так, будто за рубежом нет ни театров, ни искусства…
Галочка легонько стукнула Морского под столом ногой, а Коля резко отставил чашку.
— Вот из-за таких твоих разговоров все неприятности! — твердо сказал он. — То человек как человек, а то ввернешь такое, аж бежать хочется. Я тут тебя, понимаешь ли, перед начальством обеляю, даю характеристику, распинаюсь, мол, история годичной давности пошла на пользу, и ты все осознал…
— А что, интересуются? — насторожилась Галя.
— Естественно, ведь вынуждены допустить к общению с иностранцами, — Коля продолжил: — Я говорю, что ты вполне заслуживающий доверия советский человек, защищаю тебя, а ты даже новости критиковать умудряешься!
— Я не нарочно, — больше для спокойствия жены, чем для Горленко, сказал Морской. — И ты неверно меня понял.
— Скажи мне прямо, — Коля все-таки завелся, — я же в тебе не ошибаюсь? Не зря защищаю? Ты же нормальный человек? Ты на нашей стороне?
— А сам как думаешь? — невольно зло сощурился Морской.
— Уверен, что на нашей, — отрезал Горленко. — И думаю, у нас там это уже тоже понимают. Не зря ведь поручили привлечь тебя к делу.
— Пойми, — Морской решил, что доверие Коли стоит того, чтоб объясниться до конца. — Намеренно я ничего плохого не только не делал, но и сделать не мог. Я ведь у всех был на виду! За малейшую ошибку моего отдела в редакции мне немедля «прилетало». Смотри, в 46-м я написал разбор спектакля «Дорога в Нью-Йорк». Допустил несколько идеологических промашек. Писал, что Рискин — известнейший американский сценарист, который сочинил сценарий для отличного кино, а у нас в театре эта история выглядит нелепо. Мне сразу, буквально в тот же вечер, сообщили, что так нельзя. И я публично извинился, отказавшись от своей трактовки. И работал себе дальше. Или, там, например, в институте. Да, был не прав. Да, приводил в пример студентам блестящие рецензии западных мастеров и задавал писать разборы голливудских фильмов. Меня через три занятия уже вызвали и потребовали изменить программу. Я изменил. И так во всем, пойми! У нас, как ты прекрасно знаешь, на каждый чих десятки контролеров, и всякая неточность тут же выходит тебе боком.
— Ты это все к чему? — умоляющим тоном спросил Коля, явно опасаясь, что ему придется опять ругаться с другом.
— К тому, что год назад меня уничтожали, увольняли и исключали без причин. Кляли за многолетнюю работу. Выискивая, к чему б придраться, и выжимая, словно мокрое белье, каждый мой текст и каждое словечко в институте, в надежде накопать побольше грязи. Но это все — бесчестные инсинуации. Если бы мои установки действительно были ошибочны, это всплыло бы сразу, меня бы давно сняли. А сняли ведь лишь год назад и по команде, в тот миг, когда все прежде уважаемые тексты вдруг сказано было считать антипатриотичными. Я нормально реагировал бы, если бы казнили за дело, и признал бы ошибки, как признал в 46-м и… — Галочка уже без остановки и не таясь пинала ногу Морского, но он и сам понял, что увлекся. — Короче, Николай, тебе нечего опасаться. Я ни в чем не виноват, и ты не кривишь душой, когда утверждаешь, что я, — тут Морской не удержался от смешка, — нормальный человек.
