— Но ты же не дурак, чтоб, совершив убийство, остаться на месте преступления? — удивилась пани Ильинична.
— Я — нет, — заверил Морской. — Но об умственных способностях следственной группы мы не осведомлены…
— Не выдумывай! — Из-за этих слов Галочка расстроилась еще больше. — Ты прекрасно знаешь, что Коля во всем разберется. Ты сам тоже на его месте взял бы у себя показания!
— Конечно взял бы, — не стал спорить Морской. — Но это не лишает меня права поворчать. Ты же понимаешь, как я не люблю визиты в подобные заведения. Знал бы, что так обернется, обошел бы нашу булочную за сто верст…
— Да что за глупости! — рассердилась Галочка. — Такое горе у близкого человека, а ты — «обошел бы за сто верст». Как не стыдно! Надо срочно узнать, не нужна ли Ирине твоя помощь. В какую гостиницу позвонить? Впрочем, я обзвоню все…
— Ты, мать, — насторожилась Галочкина мама, — знакома, что ли, с этой Ириной?
— Нет, но Владимир… — Уже срывающееся с губ «ее любил» Галина предусмотрительно не произнесла, дабы не давать маме повода для дурацких мыслей. Вместо этого она сказала: —…Владимир говорил о ней как о хорошем и душевном человеке… Я считаю, мы обязаны ее разыскать, и если помочь нечем, то хотя бы выразить соболезнования по-человечески. Вернее не мы — а ты, Владимир…
— Я? Не-е-ет, — Морской понимал, что Галочка права, но все равно ринулся спорить. — По крайней мере не сегодня. Вечером я обещал зайти к Двойре пообщаться по поводу Ларочкиного отъезда. — Он сделался вдруг растерянным и непривычно жалобным тоном произнес: — Да-да, отъезда… Я зря так долго рассказывал про Ирину. Главная-то новость не о ней. Лариса уезжает.
— Согласилась работать в санатории медсестрой? — Галочка, как ей казалось, уже догадалась, в чем дело, — Конечно, понижение квалификации, но какая-никакая работа. Еще и на природе. Красота! Будем ездить к ней по выходным на пикники и по грибы. Да?
— Увы, — остановил ее Морской. — Уезжает она не пойми куда. В Воркуту. Крошечный город на Крайнем Севере. В важном для тех краев городе Сыктывкаре всё утвердили, и вот… Убедить ее остаться, кажется, невозможно…
Через миг Морской уже взял себя в руки и принялся подробно пересказывать свой разговор с дочерью.
Галочка слушала, слышала, но никак не могла поверить. Зачем такие решительные меры? Почему именно сейчас? Лариса, хоть никогда и не жила вместе с Морскими, была безусловной частью их семьи, и вдруг такая долгая и бессмысленная разлука…
— В этой истории все по крайней мере ясно, хоть и невесело. — Пани Ильинична, тем временем, новости про Ларису восприняла спокойно, ограничившись дежурными ахами, а историю с Ириной оставлять в покое не хотела. — А вот с убийством есть вопросы. Почему эта ваша балерина сначала сказала, что это она убила мужа?
— Откуда мне знать? — рассердился Морской. — Ирина — женщина-загадка, ход ее мыслей — пьеса, сотканная из абсурда, который, как вы знаете, я уважаю, но интерпретировать не умею…
— Что же тут непонятного? Она винит себя в случившемся, потому что уговорила друзей гулять без сопровождения, — автоматически ответила маме Галина и, чтобы разрядить обстановку, улыбнувшись, обратилась к Морскому: — Да, Лара уезжает, но зато… — Тут она с ужасом поняла, что не придумала продолжение фразы. — Зато… Зато…
Впервые за многие годы внутренний ретушер Галины растерялся и не знал, как представить ситуацию в добром свете.
* * *
Ближе к вечеру Морской, как и обещал дочери, отправился навестить ее мать. Старый дом Веры и Якова, который после войны так и не удалось подключить к коммуникациям, был отдан под снос, поэтому семью переселили на улицу Революции в дом, ничуть не менее старый, но куда более жизнеспособный. Поначалу Вера ворчала, недовольная отношением соседей по коммуналке и не менее хамским поведением хозяйствующих в квартире мышей, но потом спасла малыша из дальней комнаты от пневмонии, заслужила авторитет и ввела чуть ли не во всем подъезде необходимые санитарные правила. Мышей от этого не убавилось, но возмущаться Вера перестала, понимая, что делается все возможное. Успокоилась, обжилась, даже традицию наполнять дом гостями возобновила. Еще до ареста Якова, разумеется.
