Месяцев рассказывал:
— Где-то в начале 1953 года нас, троих работников из комсомола, пригласили в ЦК. Разговаривал Маленков с каждым в отдельности. Я катался в Останкине на катке, подхожу к дому — стоит этот здоровый кабриолет, в котором ездят члены политбюро. Думаю: к кому же это? Оказалось, за мной: «Вас товарищ Маленков ждет, вы срочно должны поехать». Поднялся я на секретарский этаж к Маленкову, у него в кабинете секретарь ЦК Аверкий Борисович Аристов и министр госбезопасности Семен Денисович Игнатьев. Я представился, Маленков вышел из-за стола, поздоровался: «Николай Николаевич, мы решили просить вас прийти на работу в следственную часть МГБ по особо важным делам. У вас за плечами опыт, вы профессиональный юрист — помогите Семену Денисовичу разобраться». Как снег на голову. Я не думал возвращаться. У меня стезя уже другая определилась в жизни. Ну что скажешь? Говорю: я согласен. Зашел к Игнатьеву. Договорились, что я внимательно прочитаю те донесения, которые составлялись на основании протоколов допросов по «делу врачей» и по «делу Абакумова». Когда я начал читать, у меня волосы встали дыбом.
Следователь брал историю болезни, например того же председателя Комиссии партийного контроля Андреева, и внимательно читал. Ну какой из следователя специалист в области уха, горла, носа? Результат понятен. Андрееву, у которого сильно болело ухо, давали небольшую дозу опиума, чтобы смягчить боль. Так следователь приписал лечащему врачу, что тот приучал члена политбюро к опиуму и доводил до сумасшествия. Было ясно, что это липа.
С молодежью из МГБ Сталин работал, как хороший профессор с аспирантами, подающими надежду. Приглашал к себе на дачу и объяснял, что и как надо делать. Сам редактировал документы, рассказывал, как надо составлять обвинительное заключение. Сидел со следователями. Сам придумывал, какие вопросы должны задавать следователи своим жертвам на допросах. Сам решал, кого и когда арестовать, в какой тюрьме держать. И естественно, определял приговор.
Машина репрессий заработала на повышенных оборотах.
Прибавилось работы Особому совещанию, которое выносило приговоры в тех случаях, когда не хотели проводить даже формальное заседание суда.
Заседания Особого совещания проводил один из заместителей министра госбезопасности. Ему вручали проект протокола, в котором содержались краткие сведения об обвиняемом: фамилия, имя, отчество, год рождения, формулировка обвинения и предлагаемая мера наказания.
Сотрудники местного управления госбезопасности или центрального аппарата коротко докладывали дело. Самого обвиняемого на Особое совещание не вызывали. Как правило, выносилось три варианта приговора — расстрел, десять лет лагерей, пять лет ссылки. Впрочем, меру наказания заместитель министра мог назначить любую.
В самый напряженный момент у министра Игнатьева случился сердечный приступ. Потом поставили диагноз — «инфаркт». Это понятно: он попал в такую мясорубку, что и здоровое сердце не выдержит. Поэтому всю переписку МГБ по этим делам вел замещавший Игнатьева первый заместитель министра Гоглидзе. Он же и докладывал Сталину. Гоглидзе расстреляли вместе с Берией, а Игнатьев уцелел.
Он был обыкновенный партийный функционер, чинуша. Сталин рассчитывал, что найдет в его лице второго Ежова, который разогнал органы, привел новых людей, сам ходил по камерам, допрашивал арестованных и бил их. Игнатьев надежд не оправдал, оказался слабаком. Он пунктуально исполнял все указания вождя, требовал от подчиненных, чтобы те выбивали нужные показания, а сам сидел за письменным столом.
Разочарованный Сталин ему прямо сказал:
— Ты что, белоручкой хочешь быть? Не выйдет. Забыл, что Ленин дал указание расстрелять Каплан? А Дзержинский сказал, чтобы уничтожили Савинкова. Будешь чистоплюем, морду набью. Если не выполнишь моих указаний, окажешься в соседней камере с Абакумовым.
Об этом вспомнил Хрущев, выступая на закрытом заседании XX съезда:
— Здесь вот сидит делегат съезда Игнатьев, которому Сталин сказал: если не добьетесь признания у этих людей, то с вас будет голова снята. Он сам вызывал следователя, сам его инструктировал, сам ему указывал методы следствия, а методы единственные — это бить…
