В Венеции было режуще-светло и крайне грустно. Они не увидели последних сцен фильма, потому что им пришлось приводить в чувство мисс Ивенс. Впрочем, оказавшись на улице, она повела себя молодцом.
— Последний раз мне было так плохо, когда я забеременела от Чарли… Может быть, я беременна, boys? Но от которого из вас?
Boys не ответили, фильм оставил во всех чувство раздражения и беспокойства. Виктор был хмур. Галанту захотелось есть и спать. Из серых облаков вдруг появилось ясное, в полную, подобающую ему величину, промышленным диском, солнце. Освещаемый неярким диском, город стал еще неуютнее. Резче стали видны плесень, осклизлые камни, затхлая, мертвая вода.
— Как старый писсуар, — сказал Галант.
— Что как старый писсуар? — довольная неизвестно чем, может быть, тем, что оставила содержимое своего желудка в палаццо, переделанном в кинотеатр, осведомилась мисс Ивенс.
— Венеция выглядит как старый писсуар на открытом воздухе.
— Мрачное и жестокое сравнение… Boys, смотрите, гондольер… Ты знаешь, Джон, что Пегги Гугенхайм была владелицей одной из последних частных гондол в Венеции? — По каналу у их ног театральной декорацией прокатился столб с деревянным зубастым клювом, а затем голова, плечи и туловище в бушлате. Красная физиономия гондольера изображала усилие. Красные руки сжимали часть весла. Воды и пассажиров не было видно, но громкий счастливый смех и восклицания «Steven, that is incredible! Look, look, Steven!»[22] выдали Галанту соотечественников.
— Твои компатриоты, Джонни!
— Boys, мы не можем уехать из Венеции, не прокатившись на гондоле. Вы должны иметь этот уникальный в своем роде опыт. В последний раз я плыла по Венеции в гондоле с Чарли. Вперед, boys, мы должны выйти на пьяцца Сан-Марко, там, рядом со стасьене вапорино, всегда дожидаются пассажиров гондольеры.
Не дожидаясь их согласия, салатный плащ совершил два витка вокруг себя и устремился, очевидно, в правильном направлении вдоль канала. Мужчинам ничего не оставалось, как последовать за ней.
— У меня такое впечатление, Джонни, что, придя к гондолам, мы обнаружим там Чарли, и он, как ни в чем не бывало, скажет: «Hello, boys, ну как вам понравился фильм?»
— Мне тоже кажется, что нас четверо. Однако лучше бы она села в гондолу с Чарли. У меня нет никакого желания спускаться еще ближе к воде. На уровне улиц достаточно холодно и сыро. Я бы съел что-нибудь и выпил бы вина.
— За те money, которые нам будет стоить путешествие в гондоле, мы могли бы посетить не тратторию, но хороший ресторан.
— Не отставайте, мужчины! — крикнула им мисс Ивенс от непрославленного, но ординарного венецианского моста.
— Похоже, что она начисто забыла об Артюро и вчерашних проблемах, Джонни?
— У нее хороший характер. Ты посвящен в ее жизнь куда больше, чем я. Что ты думаешь, что, если она, как бы это назвать… эмоционально раздула пропорции? Ты предположил ночью, что мисс заложила крупных драг-траффикеров, работавших с Малайзией?
— Я слышал об этой истории от Милтона давно и никак не связывал ее с Фионой. Теперь обнаружилось, что она была арестована в Неаполе и отделалась всего лишь шестью месяцами тюрьмы, я подумал, что, может быть, ее освободили не столько благодаря вмешательству сумасшедшего папочки, но в обмен на серьезную информацию?
— Я надеюсь, что с мисс Ивенс ничего плохого не случится. Она — crazy good bad girl, во всяком случае, для нас с тобой она хорошая, посему пусть ее оберегают боги драг-торговли.
Мисс Ивенс остановилась у первой же гондолы.
— Вы свободны?
Гондольер, ничем не примечательный, без шляпы и полосатой тельняшки, поднял руку и вышел из кучки сотоварищей.
— Si, signora. Libra.[23]
— Go in, boys! — пропела мама Фиона и жестом указала спутникам: «Спускайтесь в посудину».
— Attando, signora![24] — взмолился гондольер, сообразивший, что ему попалась клиентка с диктаторскими замашками. — Attando! — и обратился к сотоварищам с пылкой речью, в результате которой получил из рук одного из них весло-багор. Ощупав весло, гондольер стал церемонно прощаться с товарищами.
