Сидя в кресле с бокалом в руке, он пытался понять, отчего чувствует себя таким смертельно уставшим. Он уже давно привык работать по двадцать четыре часа кряду, обходясь без ночного сна. Наверное, это из-за Банчи. Ему внезапно пришла в голову мысль, что именно сейчас, в эту самую минуту, множество людей вместе с ним вспоминают этого забавного человечка и скорбят о нем.
— В нем было столько обаяния, — сказал Аллейн вслух, и голос матери ответил ему с невозмутимым спокойствием:
— Да, столько обаяния. Свойство, которое природа распределяет самым несправедливым образом.
— Ты не добавила: «как я иногда думаю», — сказал Аллейн.
— Почему я должна это добавлять?
— Люди часто используют эту фразу, чтобы смягчить категоричность своих высказываний, но ты слишком уверена в себе для этого.
— У Банчи обаяние было неотъемлемой чертой характера, поэтому в его случае это не было несправедливостью, — сказала леди Аллейн. — Мы будем обедать? Уже объявили.
— Бог мой! — воскликнул Аллейн. — А я и не заметил.
Когда они перешли к кофе, он спросил:
— А где Сара?
— Она обедает у друзей, а потом едет с ними в театр. Там есть кому за ней присмотреть.
— Она видится с Роуз Бирнбаум?
— Мой дорогой Родерик, скажи на милость, кто это — Роуз Бирнбаум?
— Это бремя миссис Холкат-Хэккет на нынешний сезон. Профессиональное бремя.
— А, эта девушка! Бедняжка, да, я ее помню. Не знаю, общается с ней Сара или нет. А в чем дело?
— Мне хотелось бы, чтобы ты как-нибудь пригласила ее. Только не на официальный прием, у нее развился комплекс неполноценности на этот счет. Бедняга являет собой один из самых печальных побочных продуктов лондонского сезона.
— Понимаю. Мне всегда было удивительно, зачем такая исключительно бессердечная и жесткая женщина связалась с платной протеже. Что, у Холкат-Хэккетов туго с деньгами?
— Не знаю. Подозреваю, что она испытывает сейчас острую нужду в деньгах.
— Уизерс, — сказала леди Аллейн.
— Эге, откуда тебе известно про Уизерса?
— Мой дорогой Рори, ты забываешь, что все вечера я просиживаю в обществе мамаш и бабушек.
— Сплетничаете, — заключил Аллейн.
— В сплетнях нет ничего такого уж дурного, как ты думаешь. К тому же я всегда утверждала, что мужчины не менее женщин охочи до всяких скандалов.
— Я знаю.
— Миссис Холкат-Хэккет не пользуется большой популярностью, поэтому ей с удовольствием перемывают косточки. Она типичная оппортунистка. Никогда не пошлет приглашения, если не будет знать, что оно окупится, и никогда не примет ни одного, которое может хоть чуть-чуть уронить ее престиж. Доброта также не входит в число ее добродетелей. И она удручающе простая и вульгарная женщина, хотя само по себе это не имеет никакого значения. Простые люди могут быть необыкновенно обаятельными. Так же как и грубияны. Мне кажется, ни одна женщина не в состоянии страстно влюбиться в мужчину, если в нем не будет чувствоваться некой примитивной грубой силы.
— Ну, знаешь ли, мама!
— Я имею в виду в самом утонченном смысле. Этакий налет высокомерия. Ничто с этим не может сравниться, дорогой. Если ты слишком деликатно обращаешься с женщиной и щадишь ее чувства, она, возможно, поначалу будет испытывать к тебе благодарность, но в большинстве случаев закончит тем, что станет презирать тебя.
Аллейн кисло поморщился.
— Короче, к женщине нужно применять силу, так, по-твоему?
— Не обязательно, но пусть она думает, что ты можешь ее применить. Конечно, это унизительно, но девяносто девять женщин из ста любят чувствовать, что мужчина в состоянии держать их в узде. Восемьдесят из них будут это отрицать. Тебе самому не раз доводилось слышать, как замужняя женщина с удовлетворением заявляет, что муж не позволяет ей делать то или это. Почему бездарные пошлые романчики с сильными молчаливыми героями до сих пор пользуются популярностью у слабого пола? Что, по-твоему, привлекает тысячи женщин в киногерое, у которого интеллекта не больше, чем у москита?
— Его актерские способности.
— Ох, Родерик, не будь занудой. Прежде всего им нравится его грубая мужская сила. Можешь мне поверить, именно это привлекает девяносто девять из ста.
