— Еще бы. Как быстро выходные проходят, а тут еще этот твой сосед.
Пока Александра ставила на стол вареную картошку, посыпанную выращенным в теплице укропом, салат из покупных помидоров и огурцов со своим, парниковым же луком, селедочку, начатую прохладную бутылку водки, к которой Леонидов иногда прикладывался по выходным, тарелку с ветчиной и сыром, Алексей задумчиво рассматривал разводы на клеенке и молчал.
— О чем думаешь? — Саша наконец села.
— А где Сережка? — очнулся Леонидов.
— Он быстренько все проглотил и умчался к другу.
— Ему здесь хорошо?
— Любому ребенку в деревне хорошо. Так о чем ты так задумался?
— Да все про твоего писателя.
— Все-таки зацепило?
— Дело интересное. Я слышал как-то по телевизору в одной литературной передаче…
— Ты и такие смотришь?
— Ну, там было про загадку смерти какого-то гения…
— Понятно тогда, если загадка смерти.
— Смейся-смейся! Так дело в том, будто существует теория Эйнштейна, что настоящий, гениальный писатель или поэт — сгусток непонятной энергии, вроде как ее проводник, или особое, притягивающее эту энергию тело. И будто бы другие тела, которые попадают в его орбиту, могут изменить свое движение.
— Ну и что?
— Понимаешь, сила и влияние таких людей настолько велики, что они даже способны предсказать собственную смерть. Знает человек, где и когда его убьют, но ничего изменить не может, в назначенный день его туда тянет неодолимо.
— Все равно не понимаю, к чему ты клонишь.
— Я давно видел эту передачу. Конечно, переврал половину и сказал сейчас только о своем впечатлении. Но меня поразило то, что я сегодня у Клишина прочитал. Он описал, как лежит мертвый, и то, что его убили именно цианистым калием, представляешь? Там еще дальше было что-то вроде: «Мое тело лежит…» Михин не дал дочитать. Что ты про все это думаешь?
— Знаешь, Леша, твои домыслы были бы верны, если бы Павел был гениальным писателем или просто очень талантливым. Я читала его произведения. Конечно, я всего лишь учитель, не критик и не литературовед, но…
— Что «но»?
— Я бы сказала, весьма странное творчество.
— А все гениальное сначала кажется современникам странным и чуждым. Это потом начинаются дифирамбы и восторги, а вначале — только гонение и хула.
— Не знаю. Мне не нравится, что он писал и как писал. Впрочем, тебе стоит самому почитать, чтобы остыть от своей блестящей догадки.
— А что он был за человек в школе?
— Звезда. «Звездный» мальчик. Помнишь эту сказку Оскара Уайльда? Красивый, упавший с неба принц смеется над всеми, а потом в наказание превращается в уродца и только тогда становится к людям добрее. Так вот, Клишину не помешало бы повторить судьбу этого принца.
— Что, был таким злым?
— Очень неприятным. Редкий контраст: любуешься человеком, но стоит ему открыть рот и оттуда не слова, а жабы. И такое отвращение от этого — брр!
— А его талант? В чем была «звездность» Клишина?
— Он писал в то время неплохие стихи, пародии на одноклассников, зачитывал их на каких-нибудь школьных вечерах. Все смеялись, конечно, это было очень остроумно, но зло. Я даже некоторые строчки переписывала тайком из школьных стенгазет, как и другие девочки. Многого уже не помню, отрывки только, но тогда все читала.
— И так уж все зло было?
— Это сейчас нам, взрослым, кажется веселым и безобидным. А если читают при всех? Дети ведь безжалостны и очень обидчивы, а тут про недостатки вдруг узнают все и все смеются. Пашу даже пытались избить.
— Получалось?
— Он в старших классах увлекся тяжелой атлетикой. Говорили, мол, напал бзик физического совершенства. Очередная бредовая идея посетила. Вообще весь Клишин состоял из всяких бзиков. Постоянно придумывал себе новый путь к совершенству: то в состояние нирваны на уроке впадал, то вбивал себе в голову, что внутреннее здоровье не может процветать без физического. Сила воли у Павла еще в школе была громадная. Он бросался на спортивные снаряды с таким остервенением, будто это последний барьер между ним и всемирной известностью. Во всяком случае, избить его было не просто, не многие рисковали.
— Девочки, наверное, с ума сходили?
— Конечно. Представляешь себе, каким Паша стал после штанги? Мистер Олимпия, разделывающийся с рифмами, как повар в китайском ресторане с живой рыбой. Никогда не видел по телевизору, как они ножами орудуют? Вот так же и Паша со словами: вскроет, обрежет, почистит и швырнет на раскаленный металлический лист: «Готово!»
