Он задумчиво погрыз ноготь (дурная привычка, от которой отвыкнуть так и не мог) и застрочил быстро, пропуская буквы, спешил, дабы не забыть в регламенте простого матроса и на берегу, так как гуляют морские черти здорово и крепко. «Аще кто девицу изнасильничает, — разлетались брызги чернил, — да сказнен будет смертию». Петр остановился, вспомнил, как по взятии Нарвы самолично заколол несколько таких насильников. Подумал, что снова явится большая кровь, и приписал уще отходчиво: «При суждении о сих делах судья должен поступать, впрочем, с великим рассуждением: где и когда сие учинено, кричала она или не кричала, есть ли у нее ссадины или кровоподтеки, когда она на то жалобу принесла, тотчас же или промедлив день или два… тогда часто по всему видно бывает, что и она к тому немалую охоту имела. Некоторые, правда, полагают, что публичная девка изнасилована быть не может, но сие неправильно, ибо насилие всегда есть насилие и надо на самое дело и обстоятельства смотреть, невзирая на персону, над коею учинено». Петр довольно хмыкнул, подписал: «Статья 116».
День с утра задался, не было упущено и еще одно, пусть малое, но дело. Вспомнилось, когда был в Париже и посетил Академию наук, славный французский географ академик Делиль попросил его — снарядить экспедицию, дабы спроведать, соединяется ли Азия в Сибири с Америкой? И он обещал сие спроведать.
Вернувшись из Парижа уже в январе 1719 года, отправил в Восточную Сибирь двух навигаторов, Ивана Евреинова и Федора Лужина, наказав им строго: «Ехать вам до Тобольска, взяв провожатых, ехать до Камчатки и далее… и описать тамошние места, сошлася ль Америка с Азией, что надлежит зело тщательно сделать».
Навигаторы были в той командировке три года, но за неимением на Камчатке больших судов в открытый океан выйти не смогли и недавно представили токмо карту ближних к Камчатке Курильских островов. Ныне следовало снарядить в те края великую экспедицию и поставить во главе оной знающего и толкового капитана. И сие надобно обдумать и обговорить с генерал-адмиралом. Петр вышел в столовую, где уже был накрыт малый стол. За столом и не заметил, как съел кусок холодца, потом налил чарку петровской и обвел глазами столпившихся у дверей вельмож.
— Федор Матвеевич! Присаживайся! — повелел он генерал-адмиралу Апраксину.
Поднес и ему чарку. Генерал-адмирал крякнул, но выпил бодро, по-моряцки. Петр одобрительно усмехнулся, затем спросил озабоченно:
— Кому можно отдать команду над назначенной великой северной экспедицией?
— Да лучше командора Витуса Беринга, пожалуй, и не сыскать! — сразу нашелся генерал-адмирал.
Федор Матвеевич Апраксин, может, и не был великим флотоводцем, но капитанов своих знал хорошо, и Петр ему в том крепко верил.
— Витус Беринг — потомственный моряк, многому учен и, хоть и датчанин, я говорит обычно по-русски, да и с нашими офицерами и матросами в обхождении прост! Такой моряк, государь, верю, в деле не подведет! — Апраксин загорячился.
Вот эту черту и любил Петр в своем генерал-адмирале — Федор Матвеевич за своих офицеров всегда горой. Петр весело улыбнулся, вспомнил, как однажды застал он генерал-адмирала самолично загоняющим сваи на Крюковом канале вместе с кадетами из Морского корпуса. На царский вопрос, что значит сие магнифико, генерал-адмирал ответствовал честно, не лукавя:
— Коли определил петербургский губернатор, светлейший князь Меншиков, сих отроков, вместо того чтобы флотскому искусству обучать, тяжелые сваи на каторжной работе забивать, то и он, адмирал, будет им в том прямой помощник. А кораблями и флотами пусть приказчики Меншикова управляют!
Петр честность ту оценил, тут же приказал кадетов возвернуть в Кронштадт на корабли и отдать в науку добрым капитанам. Алексашку же познакомил в тот день еще раз со своей дубинкой, правда келейно. «Да, видать, понапрасну. Сей прощелыга давно мою дубинку почитает за царскую милость!» — Петр глянул в дальний угол, где смиренно укрывался светлейший. И пришла вдруг лютая злость на сердешного друга — ведь на столе давно лежит бумага от генерал-прокурора Ягужинского, в коей перечислены многие вины светлейшего. И среди оных — самая страшная: мало того что уворовал миллионы, так еще перевел многие тысячи на Амстердамский банк.
