Я напрягся. Хотел было сначала последовать примеру мистера Каррика и себе подняться на ноги, но потом вдруг передумал. Решил дать ему возможность (вне всяких сомнений, последнюю в этот день!) закончить свою мысль, даже если она, в конце концов, и окажется совершеннейшей бессмыслицей. Что-то во мне (должно быть, какая-то чуйка, которая время от времени все же просыпается внутри каждого из нас) вдруг подсказало: следующая фраза — самая соль!
— Сначала помощница ветеринара, а затем и Жизель, — Уилф произнес это одной сплошной фразой, совершенно без разбора, и, как мне показалось, прозвучали эти слова в его исполнении, словно какой-нибудь невинный ответ на вопрос о том, кем ты мечтал стать в глубоком детстве, старик. — Док? Ты меня слышишь?
Уж не знаю, что именно увидел тогда на моем лице этот неряха, но то, что я на короткое мгновение абсолютно потерял дар речи и лишь в безмолвии тупо таращился на него своими широко раскрытыми глазами, это правда. Мне даже и самому невдомек, почему я именно так себя тогда повел. Слушать (и слышать!) в то время мне приходилось, конечно же, многое (и опять-таки вы понимаете, о чем сейчас речь!), но всякие там фразы о смерти (тем более, от третьего лица) слышались мною и окружающими меня стенами в тот день едва ли не впервые.
Проклятый Уилф!
Вот уж… Ходячая проблема!
— Мистер Каррик, я…
— Не стоит, док, — он даже зачем-то мне улыбнулся. Будто этим невинным своим жестом (проявлением души, — как я всегда называл подобные вещи) можно было тут что-то исправить. — Я все понимаю, ты просто лишь устал от меня, и дело с концом. Наверное, я должен тебе заплатить за сеанс, хоть ты никогда в своей жизни и практике не употребляешь это слово, будто бы боишься его (или, хотя бы, просто лишь немного опасаешься), но, спешу тебя заверить, денег у меня нет. Равно так же, как и нет уверенности в том, что я благополучно доживу до следующего утра.
Он вдруг всплакнул. Я удивился тому, как только быстро может поменяться настроение у человека. Все это было похоже на погоду какого-нибудь Лондона, где в одно мгновение идет нудный дождь, а затем, спустя секунду, из-за тяжелых туч выглядывает вдруг яркое солнышко. Впрочем, чтобы испытать все это на собственной шкуре, как я себе думаю, совершенно необязательно быть лондонцем или гостем английской столицы.
— Мистер Каррик, вам не нужно ни в чем себя сейчас обвинять, — дежурная, в общем-то, фраза от меня, но таким уж был в тот момент мой ответ. — Я абсолютно уверен в том, что смерть помощницы ветеринара была совершенной, хоть и ужасной по природе своей, случайностью, и ни вы, ни кто-либо другой на земле ко всему этому никакого отношения не имеете. К тому же… — я спохватился. — А… Жизель? Она тоже умерла?
Уилф коротко кивнул в знак согласия. Большая и без сомнения горькая слеза сорвалась вдруг с его глаз и шмякнулась на толстый ковер, застилавший пол в моем кабинете.
— Спустя двое суток. Говорят, аневризма…
Я не знал, как на все это реагировать. С одной стороны ко мне пришел пациент и просит помощи, что вполне себе естественно, особенно беря во внимание тот факт, кто я вообще такой. С другой же… Если он говорит, что какая-то там помощница ветеринара покончила с собой вечером в ванной, а огромных размеров женщина по имени Жизель скончалась от аневризмы, то в чем тут, скажите на милость, может быть его вина? У меня было всего лишь только два объяснения сложившейся ситуации: либо же он мне так сейчас и не рассказал всей сути дела (что вероятнее всего прочего), либо же я просто где-то что-то упустил (вариант, в общем-то, пригодный, но…все-таки не думал я тогда, — равно, как не считаю так и теперь, — что в этом была вся причина).
— Мистер Каррик, — я попытался приободрить мужчину и даже на отцовский манер коротко прихлопнул его по плечу. — Что дает вам причины думать так?
Он возвел на меня свои полные грусти, отчаяния и горьких слез (абсолютно не свойственных, как по мне, для любого мужчины) глаза и дрожащими губами произнес:
— Дар…
Я вновь напрягся.
— Что, простите?
— Ты так ничего и не понял, док, — он отошел от стула, на котором мгновение назад сидела его жирная задница, почтенно мне поклонился и совершенно спокойно направился к двери. Уже держась за ее округлую металлическую рукоять, обернулся ко мне и закончил начатую ранее мысль: — Я испытываю нечто подобное с семнадцати лет, когда меня однажды в доме дяди Винсента, что скончался от инфаркта прошлой весной, случайно ударило током. Все эти люди, они… Сколько раз во время нашего с тобой разговора ты, док, вдруг ловил себя на мысли о том, что я словно бы каким-то непостижимым образом забрался тебе в мозг и увидел все мысли?
