— В июне. Я устрою в Лондоне грандиозный прием в честь совершеннолетия.
— Кстати, ты выходишь за Чарлза Уиндлизема? Пресловутая светская хроника спит и видит поженить вас. А как жутко он тебе предан!
Линит пожала плечами:
— Не знаю. Мне пока совсем не хочется замуж.
— И правильно, дорогая! От добра добра не ищут.
Пронзительно зазвонил телефон, Линит подошла.
— Да? Да?
Ответил голос дворецкого:
— Звонит мисс де Бельфор. Вас соединить с ней?
— Бельфор? Да, конечно, соединяйте.
В трубке щелкнуло, и напористо, сбиваясь с дыхания, заговорил мягкий голос:
— Алло, это мисс Риджуэй? Линит!
— Джеки, дорогая! Я не слышала тебя целую вечность!
— Я знаю. Ужас! Мне страшно нужно увидеть тебя, Линит.
— А что бы тебе не приехать сюда? У меня новая игрушка. Очень хочется показать тебе.
— Я как раз хочу приехать.
— Так садись скорее на поезд или в машину.
— Я так и сделаю. У меня двухместная развалина. Я купила ее за пятнадцать фунтов, и время от времени она прилично бегает. А иногда дурит. Если я не приеду к чаю, значит, она задурила. Пока, моя радость.
Линит положила трубку и вернулась к Джоанне.
— Это моя старинная подружка — Жаклин де Бельфор. Мы обе были воспитанницами в одном парижском монастыре. Ей жутко не повезло. Ее отец был французским графом, а мать — американкой из южных штатов. Отец ушел к другой женщине, мать потеряла все деньги в уолл-стритском[3] крахе. Джеки осталась буквально ни с чем. Не представляю, как она прожила эти два года.
Джоанна полировала кроваво-красные ногти подушечкой из набора своей подруги. Клоня набок откинутую голову, она придирчиво разглядывала достигнутый результат.
— Дорогая, — протянула она, — а это не будет тебе в тягость? Если у моих друзей случаются неприятности, я сразу порываю с ними. Пусть это звучит жестоко, зато потом никаких забот. Они все время норовят занять денег либо определяются в белошвейки, а ты носи их жуткие платья. Или еще: расписывают абажуры, тачают батиковые кашне.
— Потеряй я все свои деньги, ты завтра же порвешь со мной?
— Всенепременно, дорогая. И ты не назовешь меня лицемеркой. Я люблю только везучих людей. Ты еще убедишься, что я совсем не исключение, — просто-напросто большинство боится в этом признаться. Они скажут, что стало невозможно переносить Мэри, Эмили или Памелу: невзгоды совсем ожесточили бедняжку, она теперь такая странная!
— Какая же ты противная, Джоанна!
— Просто я устраиваюсь в жизни — как все.
— Я, например, не устраиваюсь.
— Понятное дело! Тебе ли жаться, если каждый квартал симпатичные, средних лет американские опекуны выплачивают тебе роскошное содержание.
— А насчет Жаклин ты ошибаешься, — сказала Линит. — Она не попрошайка. Я хотела ей помочь — так она не дала. В ней гордости до черта.
— А что это она так спешит повидаться? Держу пари, ей что-нибудь нужно от тебя. Сама увидишь.
— Она в самом деле чем-то возбуждена, — признала Линит. — Джеки всегда страшно горячо все воспринимала. Однажды она пырнула одного перочинным ножом.
— Боже, какой страх!
— Мальчишка мучил собаку. Джеки пыталась остановить его. Тот не слушался. Она цеплялась за него, тормошила, но он был сильнее, и тогда она выхватила ножик и вонзила в него. Был кошмарный скандал.
— Я думаю! Дико представить себе такое.
В комнату вошла горничная Линит. Пробормотав извинения, она взяла из шкафа платье и вышла.
— Что случилось с Мари? — спросила Джоанна. — У нее глаза на мокром месте.
— Жалко ее. Ты помнишь, я говорила, она собирается замуж за человека, который работает в Египте? Она мало знала о нем, и я подумала: надо проверить, какой он человек. Выяснилось, что у него уже есть жена и трое детей в придачу.
— Сколько же врагов ты наживаешь себе, Линит!
— Врагов? — Линит удивилась.
Джоанна кивнула и взяла сигарету.
— Именно врагов, моя радость. Тебя на все хватает, и, что нужно, ты делаешь до ужаса правильно.
Линит рассмеялась:
— У меня нет ни единого врага в целом мире!
