— Да, конечно, я передам. И не беспокойся. Директор поймет, — улыбаясь Пауле, сказала Фрэнсис, но, когда дверь за Дарби затворилась, договорила другим тоном: — …надеюсь.
В этот момент, однако, Хью Ройстоуну было не до того, чтобы проявлять понимание и входить в положение кого бы то ни было. Прикрываемый с фланга разгневанной миссис Эвелон, он только что наблюдал, как доктор Робертсон просовывал завернутого в шерстяное одеяло Ральфа Эвелона на заднее сиденье «роллса», укладывая его так, чтобы голова мальчика легла на колени его матери. Затем доктор с нервной гримасой на лице сел впереди, шофер закрыл дверцы, и машина умчалась — метафорически выражаясь, навсегда отряхнув со своих шин гравий Корстона. Миссис Эвелон не пожелала заметить прощальное «доброго пути» Ройстоуна.
— Экая грубиянка! — воскликнула миссис Коул.
— Мне очень жаль, что она была с вами так агрессивна.
— Да я не о себе, господин директор, но с вами-то говорить в таком тоне — нет, это непростительно! — Миссис Коул никогда не стеснялась высказываться напрямик. — Нет уж, я никому не спущу, кто б ни заикнулся, будто где-нибудь в другом месте за детьми смотрят лучше, чем у нас.
Ройстоуну хотелось надеяться, что попечители будут того же мнения. Но он в этом сомневался. Корстон в значительной мере держался именно на своей репутации заведения, где об учащихся заботятся индивидуально, и внезапное изъятие Ральфа Эвелона при столь несчастных обстоятельствах не могло не нанести этой репутации весьма ощутимый урон. Миссис Эвелон без сомнения — и это наименьшее, чего можно от нее ожидать, — тотчас же разнесет скандальную новость своим приятельницам, и история будет обрастать новыми подробностями с каждым следующим пересказом. Он должен действовать быстро и решительно, должен убедиться, что в школе наркотиков больше нет.
Крепко сжав губы, Ройстоун вернулся в свой кабинет. Фрэнсис Белл ставила свежие цветы на его стол. Прежде чем она успела что-либо сказать, Ройстоун спросил сам:
— Для каких-нибудь новых сведений, я полагаю, еще рано?
— Не совсем так, господин директор. Приходила Паула Дарби.
— Да, я же видел ее… Вы хотите сказать, это по поводу Эвелона?
— Косвенно.
Память у Фрэнсис была прекрасная, и она повторила сообщение Паулы почти слово в слово.
— Разумеется, тут может и не быть никакой связи, — сказала она в заключение.
Ройстоун выругался.
— Держу пари, связь есть. Расспросить юного Эвелона по-настоящему не было возможности, но, кажется, он сказал миссис Коул, что конверт с этими проклятыми сигаретами обнаружил в кармане своего блейзера. Сначала она ему не поверила, но он стоял на своем. Это как раз такая сказка, какую он рассказал бы, если сигареты дал ему Пирсон. Жалкий маленький щенок, сейчас он воображает себя защитником своего кумира. — Хью Ройстоун невесело покачал головой. — Невольно думаешь, что за всем этим так или иначе может оказаться Энтони Пирсон — Пирсон или Грей или они оба. Где бы что ни стряслось, без них почти никогда не обходится. Взять хотя бы их возвращение после вакаций… Не опоздай они тогда на поезд, не было бы несчастного случая у Сильвии…
На это Фрэнсис Белл никак не откликнулась. Только спросила:
— Послать за ними?
— Нет. То есть не сейчас. — Секунду Ройстоун не видя смотрел на розы, стоявшие на его столе. Он никак не мог собраться с духом и сказать Фрэнсис, что здесь ему цветы не нужны, что они только мешают. — Сперва вызовите ко мне Стива Лейтона. Любопытно знать, что он намерен сказать по этому поводу. А затем я хочу повидать Марка Джойнера.
— Ваша педагогическая неопытность никак вас не извиняет, Лейтон. Вы продемонстрировали полное отсутствие обыкновенного здравого смысла, — уничтожающим тоном проговорил Хью Ройстоун. — Неужели вы не могли сообразить, что доложить мне о Пирсоне и Грее ваш прямой долг? О Господи, послушайте, даже сегодня вы не пришли ко мне сразу же после ассамблеи!
— Я… я… — заикаясь пробормотал Лейтон.
Ройстоун, наклонившись над столом, смотрел на него в упор.
— Поразмыслите о последствиях, к каким привело ваше поведение, Лейтон. Если бы вы рассказали мне сразу же после того, как увидели Пирсона и Грея с марихуаной, я незамедлительно приструнил бы остальных на их примере. И тогда никто, а менее всего это дитя, Ральф Эвелон, не поддался бы искушению подражать им — или не имел бы такой возможности. Всей этой нынешней чертовщины не было бы в помине.
