— Оно всегда неподалеку. Оно подползет, а ты — куда глаза глядят. Именно, чтобы не по плану, а куда глаза глядят. План они раскумекают, а глаза у каждого свои. Уже с полупустым мешком за плечами, медленно отодвигая дверь, сказал еще:
— «Давайте сеять очи! Должен сеятель очей идти». Это Велимира Хлебникова. Вот, значит, как рассуждали великие. А что делать, если сеет очи — один, ну десяток, другой, а топчут тысячи днем и ночью, пока не останется наша земля безглазой, как крот. Скоро обезглазится? Или есть еще сроки, кто скажет?!
Поезд останавливался ненадолго. Бутов, когда движение возобновлялось, повторял про себя: «Оно будет неподалеку»; во сне пожалел, что не спросил старика: какое это — оно? Как понимать слово? Представилось нечто вроде мокрицы или гусеницы — огромной, слепой, — или тоже огромной сороконожки, змеи.
Сошел Бутов в Лиственном — понравилось название.
Было еще раннее утро.
На обшарпанной стене станции висели объявления: «Нужны рабочие». В леспромхоз — лесорубы, сторож, машинистка, на Кирпичный — каменщики, штукатуры, разнорабочие, на склады пристани Серый омут — грузчики, разнорабочие. В последнем объявлении в скобках было указано: «работа временная». Это и привлекло Бутова.
Дежурный по станции объяснил, как пройти к Серому омуту. Бутов шел сперва тропинкой, прекрасным лиственным лесом. Тропинка упиралась в дорогу, такую прямую, что казалась пробитой или снарядом, или порывом непреодолимого смерча. Вдоль вязкого грунтового полотна со следами грузовиков тянулись колеи, полные жидкой грязи. По сторонам валялись уже начинающие подгнивать черные стволы.
Бутов свернул на боковую тропку. В воздухе кружились березовые листья в светлом золоте солнечных лучей. Запахи первой прели были наполнены воспоминаниями лета и еще — пока только печальной догадкой о надвигающемся осеннем умирании; слабый ветерок сразу сушил лоб, был почти по-весеннему теплым. Бутов шел, бессознательно улыбаясь, и дышал всей грудью. Березы нежной, чуть розоватой белизны скрывали тропинку, словно сторожили покой путника.
«Странник» — вспомнилось слово старика.
Лес внезапно расступился, открывая неширокую реку, полноводную, уже осенней прохладной синевы. У пристани на причале стояли две глубоко погрузившиеся в воду баржи с холщовыми мешками и деревянными, обитыми железными полосами ящиками. По трапам непрерывными цепочками двигались рабочие, нагружая ждущие очереди машины. К двери маленькой постройки была прибита фанерная дощечка с небрежно выведенной клеевыми красками надписью «Серый омут». За конторкой между уцелевшими соснами протянулись веревки, сушилось белье. Этот жилой пятачок с частыми пнями, видимо, недавно был отвоеван у леса; дальше стоял нетронутый человеческой рукой недвижный бор, пересеченный только этой прямой дорогой.
Бутов постучался в дверь конторки и, не расслышав ответа, вошел. Посреди комнаты с мутными, заляпанными белилами окнами, над дощатым столом склонился плотный человек с бритой головой и сонными глазами на дочерна загорелом прорезанном морщинами лице. Он что-то подсчитывал, с силой отбрасывая костяшками счетов и записывая цифры на узкой полоске бумаги.
— Начальник пристани, — представился он. — По какой, однако, надобности? — спрашивал он, не переставая щелкать костяшками.
— Прочел на станции насчет грузчиков.
— А сам из какой породы, разреши поинтересоваться?
— Студент. В академическом отпуску.
Плотный человек поднял глаза. Они были тускло-селедочного цвета в красных прожилках. Сказал:
— За длинным рублем?!
— Вроде.
— Рубль длинный, однако тяжелый. Бутов промолчал.
— Всякий народец перебывал. Даже поп-расстрига, актеришка — из театра его шуганули; убивец был — просидел срок и ко мне. Тут проволока близко; видал дорогу? — Начальник поднял руку и протянул в сторону леса. — Волков я видел, медведей, лосей, а студентов? Нет, не довелось. Документики имеются?
Бутов сунул руку в карман куртки, но начальник остановил его:
— Погодим, однако. Может, через недельку домой попросишься, а мы до райцентра даром машину сгоняем: туда и обратно — сто восемьдесят километров — всё лесом, большими грязями.
