Джошуа перевел взгляд на дам, сидевших на золоченых стульях перед камином. Каролина Бентник взяла вышивание, но потом отложила его и стала упрашивать Лиззи Маннинг сыграть что-нибудь на фортепиано.
— А я буду петь, — вызвалась Виолетта Мерсье, разрумянившаяся и сияющая.
Лиззи Маннинг уступила уговорам, и вдвоем с Виолеттой они подошли к фортепиано. Герберт громко кашлянул, требуя, чтобы Джошуа сосредоточился на игре. Краем глаза Джошуа увидел, как Сабина приблизилась к Каролине, и до него донеслись их приглушенные голоса.
— Твой отец сообщил мне, что на бал по случаю нашей помолвки ты намерена надеть одно из платьев твоей матери, — начала Сабина без предисловий. — Прекрасное решение. А украшения у тебя есть? Мама что-нибудь тебе оставила?
— Мама была равнодушна к драгоценностям. У меня есть небольшой медальон. Думаю, он прекрасно подойдет, — осторожно ответила Каролина.
Поглаживая ожерелье на своей шее, Сабина доброжелательно улыбнулась:
— Не надо медальон, Каролина, дорогая. К маминому платью ты можешь надеть мое ожерелье. Поверь мне, я не предлагаю его всем и каждому, но если ты его наденешь, я буду польщена. В конце концов, ведь скоро я стану твоей мачехой.
Продолжения этого любопытного разговора Джошуа не слышал, ибо, чувствуя неодобрение Герберта, раздраженно кряхтевшего и покашливающего, он заставил себя сосредоточиться на игре. Как оказалось, в этот вечер ему везло, и он настолько увлекся игрой, что вновь обернулся к дамам лишь после того, как выиграл несколько конов.
То, что он увидел, мгновенно привлекло его внимание. Каролина, молчаливая и неподвижная, сидела теперь на некотором удалении от Сабины. Джошуа заметил, что ее взгляд прикован к ожерелью на шее будущей мачехи. Судя по выражению лица Каролины, можно было предположить, что она считает это украшение самой отвратительной вещью на свете (и в этом Джошуа был с ней полностью согласен). Он увидел, как она, словно безумная, обернулась к брату в поисках поддержки, но Фрэнсис был поглощен игрой. Каролина вновь посмотрела на ожерелье на шее миссис Мерсье, потом на свои руки. Прижала ладони к шее, словно сгорала от смущения и не знала, что делать.
Прошло несколько минут, в течение которых не было произнесено ни слова. Сабина смотрела на Каролину с каким-то странным ожесточением на лице. Наконец она нарушила молчание.
— Значит, ты принимаешь мое предложение, — ясно услышал Джошуа, как раз в тот момент, когда Лиззи ударила по клавишам и Виолетта запела под ее аккомпанемент.
Позже, когда мужчины покинули карточный стол и присоединились к дамам у камина, Фрэнсис Бентник встал рядом с Лиззи. Она начала рассказывать ему какую-то историю, в которой были задействованы с полдюжины персонажей. Герберт, у которого Джошуа выиграл самую малость, так что тот не утратил благодушия, взял стул и сел рядом с Сабиной и Виолеттой. Джошуа стоял у камина и, держа одну руку в кармане, позвякивал двумя выигранными соверенами. Он смотрел на Каролину, заинтригованный выражением ее лица. В ее глазах блестели слезы, длинный узкий подбородок дрожал от напряжения, щеки окрасил неестественный румянец. Вид у Каролины был... какой? Джошуа задумался. Нет, пожалуй, не рассерженный... и не смущенный, решил он. И тут его осенило: в ее лице сквозил ужас.
Чем она напугана? Что сказала ей Сабина? Явно что-то связанное с ожерельем. Хм, но что именно? Джошуа быстро заключил, что, если Сабина предлагает ценную вещь, которой она очень дорожит, человеку, который не особо ее жалует, значит, она преследует некую тайную цель. Возможно, пытается таким образом снискать милость Каролины. Или у нее что-то другое на уме? Джошуа все еще размышлял над этим, когда Каролина, по-видимому почувствовав, что за ней кто-то наблюдает, вдруг подняла голову. Перехватив его взгляд, она растерялась, смутилась, побледнела. Взяла веер и принялась им обмахиваться. Потом, не говоря ни слова, встала и прошла в дальний конец комнаты. Некоторое время, жалкая и потерянная, она нервно вышагивала взад-вперед, всем своим видом напоминая птицу, бьющуюся об оконное стекло. Наконец Герберт заметил волнение дочери и справился о ее самочувствии. Каролина заверила отца, что вполне здорова. Словно в подтверждение своих слов, она вновь села, взяла вышивание и, изображая предельную сосредоточенность на лице, занялась рукоделием.
