Дарнтон рассказывает нам, как в годы, предшествовавшие Французской революции, замечательные образцы литературы тайно перевозились через границу Франции, избегая цензуры, и продавались из-под полы книготорговцами, у которых хватало для этого смелости. Именно так попала во Францию «Исповедь» Руссо вместе с другими известными произведениями, которым мы отдаем должное за то брожение умов, которое они вызвали в то время. Но таким же путем проникали и менее значительные, особенно эротические, сочинения. В восемнадцатом столетии французские книготорговцы не обращали внимания на различие заказанной литературы, называя все подобные книги «философскими».
Дарнтон не делает определенных выводов о политическом влиянии чтения. Его аргументы и размышления намного тоньше, и я рекомендую его книгу тем, кого интересует ход истории, то, как день ото дня изменялись идеи и почему. Особенно я хочу обратить внимание читателя на его объяснения механизма книжной контрабанды, поскольку признаюсь (с некоторым смущением), что мои описания подчинены сюжету моей книги и значительно упрощены.
Однако не стыжусь своего эмоционального отклика на «Запрещенные книги», эту книгу мы с мужем прочитали, когда она была издана в 1994 году. Моему супругу она была интересна как независимому книготорговцу, а мне — как автору эротических романов. Но некоторое время я тоже занималась торговлей книгами, а начало девяностых было временем, когда сеть больших книжных магазинов начала вытеснять мелких независимых торговцев из бизнеса.
Прослеживая бандитскую стратегию Риго, его борьбу с конкурентами, я начала возмущаться им — и воображать его конкурента, кого-нибудь бедного, но честного, имеющего привлекательную начитанную дочь. И однажды передо мной мелькнули испачканные чернилами пальцы Мари-Лор, и уже нетрудно было представить насмешливую улыбку Жозефа.
А что, спросила я себя, если контрабандист с обаятельной улыбкой в действительности сам был писателем-вольнодумцем? Что, если он был сыном, вторым сыном, естественно, скаредного герцога из Прованса? И ответами на эти вопросы стала моя книга. Я уверена, что не занялась бы этим, если бы меня так не раздражал Риго, — и вы можете благодарить или осуждать его, как вам угодно, а я сама решу, благодарить или обвинять.
Может быть, и не обвинять, но мне давно хотелось объяснить придирчивым читателям (или строгим судьям), что они ошибаются, думая, что Мари-Лор чересчур волновалась, когда Жозеф сократил ее заказ: дорогие мои, вам следовало бы побывать на месте книготорговца, которого обманывают.
Вот так, сейчас мне уже легче.
