Он удлинялся и увеличивался, обхваченный ее накрашенными губами. Она играла с ним, втягивала его, ненасытная, как голодная Софи.
Она не торопилась, лаская плоть все сильнее и нежнее. Она уступала ему ведущую роль, вдыхала его запах, радостно вспоминая форму и вкус. Бог мой, как давно это было!
Жозеф взял в руки голову Мари-Лор и двигал ее то быстро, то медленно, то снова быстро. Он торжествующе вздохнул, когда посыпались на пол шпильки и старательно уложенная прическа превратилась в роскошный беспорядок. Его вздохи становились все глубже, сильнее, переходя в стоны, рычание. Мари-Лор прижималась к нему все сильнее. Она хотела его еще ближе, хотела утонуть в нем. Она прижималась к его ногам, как в шторм прижимаются к корабельной мачте, она пила приливы и потоки, струившиеся ей в рот, живые и соленые, как морская вода.
Потом Мари-Лор глубоко вдохнула, как делает пловец, вынырнув на поверхность. Он поставил ее на ноги, не отрываясь от ее губ.
— Это ужасный эгоизм наслаждаться, поедая меня? — проворчал он.
Сплетясь телами, они неловко, мелкими шагами двинулись к кровати.
— Наверное, — рассмеялся Жозеф, когда они оба рухнули на постель. — Но теперь я готов дать тебе что-то послаще.
Он не изменился. Оставаясь таким же эгоистичным и настойчивым, жадным и решительным, требующим от партнера такой же неутомимой ненасытности. Медленно, терпеливо, с дразнящей безумной самоуверенностью он ласкал ее губами, руками, а его глаза, как всегда насмешливо, блестели от удовольствия.
Мари-Лор выгнула спину и, закинув руки за голову, уперлась ими в резную спинку кровати. Он целовал ее тело, касался языком самых интимных мест, его теплое дыхание возбуждало не меньше, чем его губы и язык. В ее голове проносились фразы из его писем.
«Мой язык, мои губы радостно…»
«Ах да. Я останавливаюсь на мгновение… а ты стонешь, выгибаешь спину… но нет, еще нет…»
Еще нет! Ее прерывистое дыхание сменялось глубокими, сотрясающими вздохами и хриплыми стонами. Его руки обхватили ее ягодицы, подняли, не позволяя шевельнуться. А он все еще ждал, терзая ее сотнями легких поцелуев.
Это был вызов, почти унижение, это была дуэль, в которой она в конце концов всегда терпела поражение, когда он доводил ее до предела, лишая всякого стыда и смущения.
— Сейчас, — почти кричала она, — сейчас же! Жозеф послушно, медленно и уверенно доводил ее до судорог, до экстаза, проникая в ее глубь языком и лаская им ее набухшую, разрываемую болью нетерпения плоть. Она больше не могла этого вынести, не могла ждать. Будь что будет. Она проиграла битву, но выиграла войну.
Странно, но казалось, за ее окном началась война. Глухие раскаты, похожие на отдаленный гром, разноцветные вспышки света. Должно быть, это ей кажется. Жозеф довел Мари-Лор до такого состояния, что весь мир казался пылающим, взрывающимся искрами, как и она сама.
Он поднял голову и расхохотался.
— Фейерверк, — только и удалось ему произнести. — Замечательный фейерверк Жанны. — Он набрал в грудь воздуха — ее тело разрывалось от невыносимой муки — и быстро опустил голову туда, где устраивал свой собственный фейерверк.
Ибо она не была полностью удовлетворена. «Еще! — требовало ее тело. — Я хочу еще, чтобы хватило на всю мою жизнь!» Наконец Жозеф истощил все ее силы, и Мари-Лор вскрикнула, напряглась, затем расслабилась и рассмеялась хриплым смехом над удивительной абсурдностью всего происходящего.
— Фейерверк, — хихикнула она, когда он лег рядом и обнял ее, — о Боже, фейерверк!
Он улыбнулся, подняв бровь.
— Это уж слишком, я бы сказал, — пробормотал он. Она нежно лизнула его горло, и ворчание сменилось довольным урчанием.
— М-м, — прошептала она, — пожалуй.
— Они, по-моему, заканчивают, — заметил Жозеф. — Хочешь подойти к окну и посмотреть?
У нее не было никакого желания двигаться.
— Я видела уже достаточно фейерверков. По крайней мере на сегодня.
Он крепче прижал ее к себе.
— По крайней мере на сегодня.
Ночь была тихой, теплой, заполненной страстью и изнеможением. Они дремали, затем просыпались, и оказывалось, что все еще не насытились друг другом.
— Еще раз? — шептал один из них с притворным ужасом.
