— И чего кричим? — устало спросил он. — Благоверный все шмотки вынес и к другой укатил?
Я подняла голову и долго смотрела в его помятое лицо.
— Я не замужем, — выдавила наконец.
— Тогда банальная кража, — вздохнул он, — третий вызов за ночь. Будем оформлять протокол?
В его голосе в равных пропорциях смешались утверждение и вопрос. Я выбрала последнее и решительно помотала головой — не надо протокола, сама разберусь.
— Тогда хахаль, — понимающе кивнул он, — а может, все-таки оформим — привлечем подлеца?
Я снова отказалась. Решительно и бесповоротно.
— Эх, бабы, — вздохнул он и скрылся, только мотор патрульной машины рыкнул.
Я окончательно пришла в себя и перевела дух. Так, значит, банальная кража. Интересно, что же у меня украли? Осмелев, я зашла в свою комнату. Увиденное до мелочей повторяло аналогичные сцены в многочисленных милицейских сериалах. Не врут создатели «Ментов», точно следуют правде жизни. Или наоборот? Размышлять о взаимном влиянии искусства и жизни мне было недосуг — разобрать бы завал, устроенный злоумышленниками из моих платьев, белья, книг, многочисленных листиков, на которых я записывала повседневные дела и покупки, да двух пачек этих самых, которые с крылышками… Я уныло смотрела на кучу когда-то дорогих вещей, небрежно сваленных на пол, — и за два дня не разобрать. А я еще не заходила в другие комнаты. В кухню. В ванную.
Навалилась усталость. Обычная человеческая. Хоть я и спала сегодня в парке, а потом в ногах у Виктора, но разве это был сон? Отдых? Пожалуй, имеет смысл принять душ и лечь спать. Завтра разберусь с завалом, обнаружу пропажи. Хотя чего особенно искать. Деньги, конечно, утянули и побрякушки. Придется Ленке звонить, просить в долг, с тетей объясняться. Пусть дом формально и мой, но в нем полно тетиных вещей. «Неужели Максим?» — промелькнуло в голове, пока я запирала калитку. Но как он замок открыл? Я внимательно осмотрела входную дверь — ни царапины. Похоже, отпирали ключами. Может, я потеряла ключи во время своего бессмысленного шатания по городу? Почти уверенная, что нащупаю пустоту, я сунула руку в боковой карман. Невероятно, но две железных палочки намертво вцепились скрепляющим их колечком в джинсовую ткань. Да кто же это был?! Тетя так разозлилась на мое «предательство», что испортила мои платья? Или племянник намекает, чтобы я убиралась из города? У меня перехватило дыхание, и сердце застучало быстро-быстро: а если бы я не забрела с пьяных глаз к Виктору, а пошла домой? Я снова оглядела свои несчастные платья. Моя избитая (или мертвая! нет, не думать!) фигура добавила бы в композицию ярких красок. Нужно быть полной дурой, чтобы лишний час оставаться в этом городе. Душ я все же приму. И поем как следует. Соберу кое-что из уцелевших вещей. И обязательно позвоню тете. Предупрежу? Попрощаюсь? Брошу в теплый кусок пластика — уезжай! Но она не уедет. А кто бы уехал? Как в немом кино, промелькнуло лицо Сергея Владимировича на подушке. Нет. Не уедет. Я вспомнила рыдающий тетин голос в трубке: «Вика, я боюсь!» Она обнаружила пропажу ключей. Или просто хорошо знает нрав племянника. Я вздохнула. Я тоже не уеду. Останусь возле тети. По крайней мере, пока не поправится Сергей Владимирович. Я вытащила мобильник. Не буду сейчас расстраивать тетю рассказом о погроме. Просто скажу, что я дома, жива-здорова и, если нужно, через полчасика приду к ней. Почему-то тетя долго не подходила к телефону. Я устала считать гудки. Наконец зашумело, защелкало. «Тетечка! — сказала я бодрым голосом. — Ты там как?» Но в трубке раздался надтреснутый голос незнакомого мужчины: «Извините, но Вера Александровна не может сейчас подойти к телефону, ей делают укол». Пока я глотала открытым ртом воздух, там, на другом конце, что-то задвигалось, раздался предупреждающий женский вскрик и тетин недовольный клекот. «Вика! — снова всхлипнула она в трубку, — Вика! Сергей умер…» Мужской голос опять извинился — врач. И больше я ничего не слышала, кроме гудков.
