— Господи, какая кофта? На улице жара!
— Доченька, а вдруг похолодает.
Несмотря на мои пререкания, мама встала и засунула в сумку шерстяной пуловер.
— Признаться честно, доченька, я против этой поездки, — в который раз вздохнула она. — Ты еще слишком слаба.
— Нужно еще раз позвонить Вадиму, — твердила я свое.
— Папа всем позвонил, не волнуйся. И Вадиму, и Анатолию, и в Москву своим друзьям. А может, еще мальчишек прихватить?
— Мам, ну куда мне их столько, солить, что ли?
Надев изумительное вечернее платье бирюзового цвета, я с удовольствием покрутилась у зеркала, слегка приподняв волосы.
— Маша, а тебе хоть немного Вадим нравится? — улыбаясь, спросила мама.
— Я к нему только-только начинаю привыкать.
А что?
— Он, конечно, парень неплохой, но… Понимаешь, доченька, мне иногда кажется, что он не столько тебя любит, сколько положение твоего отца. Ты бы поосторожней с ним.
— Мама, но я же пока за него замуж не собираюсь.
— Это правильно, а то раньше тебя невозможно было переубедить. Знаешь, доченька, ты бы лучше не торопилась замуж. Гуляй, пока молодая.
В браке есть свои плюсы, но и минусов предостаточно.
На глазах матери показались слезы. Я села на пол и, как девчонка, прижалась к ее ногам.
— Мама, а ты счастлива с папой?
— С папой я познакомилась, когда мне было шестнадцать лет. Он был такой уверенный, такой сильный… За ним — как за каменной стеной…
«Совсем недавно я думала так о Максе», — молча вздохнула я.
— ..за долгие годы, что мы прожили с ним, я ни разу ему не изменила. Представляешь, ни разу.
Я всегда все делала правильно. Правильно встречала папу с работы, правильно не лезла в его дела, правильно относилась к его друзьям и недругам, но иногда от всей этой правильности мне хотелось выть в голос, рвать на себе волосы… Я сама себе начертила жизненную схему. Я сыграла свою партию беспроигрышно, но и выигрыш невелик.
Деньги, Машенька, не главное в жизни. Настоящего чувства на них не купишь.
Мама замолчала. Я потерлась щекой о ее колени и тихо спросила:
— Мама, а ты веришь в любовь?
— Верю, деточка, потому что у меня есть ты.
— А ты веришь в любовь между мужчиной и женщиной?
— Не знаю, Маша. Наверное, тоже верю. Во всяком случае, хочу. Но… Со временем все проходит. На свете не бывает ничего вечного.
— И даже любовь?
— И даже любовь. Иногда она просто проходит, иногда перерастает в привычку, а бывает, и ненавистью заменяется.
— Мамочка, а почему любовь умирает?
— Наверное, не выдерживает испытаний.
Сердце-то не железное, и у него есть пределы.
Я бы хотела, Машенька, чтобы ты встретила мужчину, который принимал бы тебя такой, какая ты есть, чтобы тебе не пришлось оправдываться перед ним за допущенные ошибки. Ну, пора идти, моя милая.
На улице нас поджидали довольный Вадим и растерянно хлопающий глазами Толик. Я поцеловала Вадима в щеку и дала ему свою сумку.
— И что это ты вдруг надумала? — спросил мой «жених».
— Что именно?
— Ну, в Москву прокатиться.
— Не знаю, просто надумала, и все.
— Слушай, а какого черта нам с собой Толика тащить?
— Но он же профессиональный телохранитель!
— Неужели ты думаешь, что я не смогу тебя защитить?
— Я ничего не думаю, думает мой папа. А он сказал, что с Толиком нам будет спокойнее, — на всякий случай соврала я и, расцеловавшись с мамой, села в машину на заднее сиденье.
В дороге Вадим то и дело оборачивался ко мне.
— Маш, как ты себя чувствуешь?
— Нормально.
— Может, остановимся?
— Зачем?
— Ну, воздухом подышать.
— А мне не душно.
— Вот уж точно говорят: третий лишний.
Эта фраза явно относилась к Толику.
— Со всеми вопросами — к моему отцу.
— Даже в лесок не заедешь, — вздохнул Вадим и включил негромкую музыку.
Я засмеялась и бесцеремонно похлопала Толика по плечу.
— Толик, а вы давно работаете телохранителем?
— Давно. Сначала в Риге, потом в Москве.
— А кого же вы охраняли?
— Одного влиятельного человека.
— Ой, как интересно! И что, приходилось попадать в передряги? У вас есть ранения?
— У меня прострелена нога, вернее, щиколотка.
— Да что вы говорите! И где же вы получили свое ранение?
— На боевом задании, — нисколько не смутившись, отчеканил Толик.
«Молчи уж, на боевом задании! — усмехнулась я про себя. — Уж мне-то отлично известно, кто прострелил тебе щиколотку и за какие грехи. Надо было тогда тебе язык прострелить, чтобы лишнего не болтал, зараза такая!»
