Случай на улице Капуцинов - страница 10
А когда в Совет Обороны явился д-р Кроль и заявил, что своим именем крупного ученого он может поручиться за полную вменяемость профессора Шольпа, что он беседовал с его сыном и многими знавшими профессора, вошел во все детали его поведения последних недель, а потому констатирует великолепную наследственность, отрицает возможность помешательства на почве переутомления и совершенно исключает предположение о наиболее вероятной по первому взгляду mania transioza[2] — члены Совета растерялись. И если были среди них сомневающиеся в правильности диагноза д-ра Кроля, то показания Макса Шольпа, заявившего, что вместе с его отцом улетел и мастер Андерсон, спокойный, уравновешенный человек, — рассеяли все сомнения.
Двое людей сойти с ума не могли. Тут была какая-то тайна, более волнующая, чем тайна самого изобретения.
— Ну, так в чем же дело?! — кричал генерал Пэджет, обращаясь к своим товарищам по Совету. — Если это не сумасшедший, то, значит, разбойник, анархист, коммунист!!
Слово вырвалось и поползло по Лондону тысячеустой молвой, возбуждая страстные споры, волнуя общество, смущая полицию.
Достопочтенный д-р Вильям Патиссон, продолжавший по инерции сидеть в Совете, несмотря на то, что версия божественности происхождения Черного Конуса потерпела жестокое поражение, совсем оробел. Он дрожал, вздыхал и пил стакан за стаканом содовую с вишневым сиропом.
Доктор Гуденуф тоже потерял голову. Различные теории света плясали в его мозгу дикий танец. Как сыч, сидел он на заседаниях Совета, расстроенный и злой, смотря на коллег через свои круглые черепаховые очки. Сэр Ричард Финиган был по-прежнему корректен и спокойно-величав: вчера он посоветовал своей супруге, леди Клэр Финиган, вынуть из сейфов Национального банка ее драгоценности и отправить их в Чикаго. На дне лорд-мэровской души маленьким паучком шевелилось сознание сделанной подлости, но он старался не обращать на это внимания. «Так спокойнее, — мало ли что может случиться?» — рассуждал он.
Германское правительство потребовало возвращения Мюлова на родину, — инженер, как добрый патриот и дисциплинированный немец, собрался в полчаса и первым пароходом линии «Лондон-Гамбург» отплыл в Германию.
Для Бакича наступили блаженные дни. Те скромные десять фунтов, которые он, отчаянно торгуясь, получил в редакции «Трубы» за сообщение о сумасшествии Шольпа, выросли в сотни и тысячи фунтов долларов, франков, крон, марок, лир и пезет. И наглая, рысья физиономия появилась на страницах журналов и газет, замелькала, улыбаясь и раскланиваясь, на полотне кинематографов.
В витринах ювелирных магазинов появились жетоны, брошки и запонки, изображавшие Черный конус, — изящно сделанные из черной эмали треугольнички с крохотным голубым аэропланом на вершине.
Мазь для сапог «Черный конус», краска для волос «Черный Конус», материи, чернила, карандаши, мячики, цилиндры, ботинки, огнетушители — ко всему пристегнули предприимчивые коммерсанты название «Черный конус». Эти крестины стали захватывать все новые и новые, самые неожиданные предметы, пока, наконец, по приказу свыше, не был положен этому конец.
Шумливой, беззастенчивой толпой совершили нападение репортеры на Мертон-гауз, но Макс Шольп категорически отказался от дачи интервью, а на другой день, оставив на попечение Марты хозяйство, уехал в Питергэт, небольшой приморский город северной Шотландии, к одному из своих товарищей по школе.
Профессор же Шольп, сбросив на землю двадцать семь летчиков над Римом, бесследно исчез…
* * *
— Что же, товарищ Шольп, — спросил Корвайский, старый партийный работник, на заседании Чрезвычайной комиссии, — заставило вас, англичанина и не коммуниста, прилететь к нам, в далекую и загадочную для европейца Москву?
Шольп встал. Усталый и бледный, но с ярко, вдохновенно горящими глазами, стоял он перед членами Комиссии. И молчал.
Но потом, сделав резкий жест отрицания, как бы сбрасывая что-то, мешавшее ему, сказал:
— Ненависть, джентльмены!
— Товарищи… — тихо поправил Корвайский.
— Джентльмены! — упрямо повторил Шольп. — Это тоже хорошее английское слово, когда его употребляют там, где надо и как надо. Имя, которым должны называться лишь чистые духом.
